Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)
Шрифт:
В другой раз, когда он был в гостях у госпожи Савич и провел с ней наедине целый час, он сказал ей между прочим:
– Видно, что вы молоды и неопытны. Вас нисколько не смущает, что вы целый час сидите наедине с мужчиной?
– Ax!
– весело рассмеялась она.
– Я не смутилась бы, даже проведя с вами целый час в кровати.
Его глубоко задела эта озорная выходка, но еще больше его задело то, что госпожа Савич позднее громко пересказывала этот разговор на всех вечерах, и все очень смеялись над стариком.
Тем не менее он продолжал попытки уверить окружающих
Это письмо он прочел сначала в мужском обществе, чтобы посмотреть, как это будет принято, затем принялся читать его и на вечерах, стремясь вызвать сочувствие дам.
– Хотел бы я вас попросить, господа, посоветовать мне, что делать в таком случае?
– начинал он обычно разговор, а затем вынимал письмо и читал.
Разумеется, раздавался смех, самые искренние среди присутствующих говорили ему.
– Будьте совершенно спокойны, господин Томич. Тот, кто это писал, или совершеннейший осел, а ослы не умирают от любви, или, что вероятнее, нагло издевается над вами, не считаясь даже с вашей глубокой старостью, к которой мы обязаны относиться с уважением.
После таких ошеломляющих утешений удрученный господин Томич отправился домой, разорвал анонимное письмо, давшее только новый повод для насмешек, и в отчаянии бросился в кресло.
– Никто мне не верит. А что бы им стоило поверить мне? Ничего! Как свет жесток!
Он попытался утешить себя, но не мог найти утешения, и разбитый, словно после тяжелой болезни, лег в постель. Но если свет не милостив, то милостив бог. Утром, когда господин Томич проснулся, вошла, по обыкновению, его старая экономка, неся чашку кофе, чтобы заодно рассказать и все свежие сплетни. Дом, в котором жил господин Томич, был переполнен жильцами и представлял собой целый поселок, целый мирок, так что ни одного дня не проходило без событий. Экономка господина Томича собирала все события за день, редактировала их и утром, подобно утренней газете, сообщала за кофе господину Томичу. Сегодня она, между прочим, сказала ему:
– Помните маленькую девчонку, что служит наверху у Станичевых?
– Ну, помню, - небрежно сказал господин Томич, прихлебывая кофе.
– Ну... с ней приключилось.
– Что приключилось?
– Представьте, ей только шестнадцать, а уже на седьмом месяце.
– Смотри-ка, смотри-ка, пожалуйста!
– рассеянно отозвался господин Томич и снова повторил: - Смотри-ка, смотри-ка, пожалуйста!
Эта девчонка так запала ему в голову, что он не обратил внимания на другие новости, которые перечисляла домоправительница, и время от времени только восклицал:
– Смотри-ка, смотри-ка, пожалуйста!
В этот момент у него возникла отдаленная, еще неясная мысль; она неотступно его преследовала, почти целый день эта девчонка не шла у него из головы.
На другое утро, когда экономка принесла ему кофе, первым его словом
– Что с этой девчонкой?
– Плачет, - сказала экономка.
"Ну конечно!
– подумал про себя господин Томич.
– Что ей еще остается, как не плакать".
Он помолчал и немного погодя предложил:
– Послушайте, скажите этой девчонке, пускай придет ко мне: я научу ее, что делать.
Экономка удивилась, но пошла, и вскоре маленькая перепуганная девчонка, вся в пятнах, словно индюшачье яйцо, вошла в комнату.
– Входи, входи, пожалуйста, я хочу научить тебя, что делать.
Девушка приободрилась и подошла ближе.
– Давно ли это случилось?
– спросил господин Томич.
– Семь месяцев тому назад!
– ответила девушка, будто на суде.
– Кто он?
– Студент.
– Как его зовут?
– Не знаю.
– Что же теперь ты будешь делать?
– Не знаю, домой я не могу возвратиться.
– А хозяева тебя прогонят; куда же тебе с ребенком деваться? На улицу?
Девушка расплакалась, а господин Томич начал утешать ее.
– Я научу тебя, что делать, и спасу тебя. Поднимись на второй этаж, в этом же доме, к адвокату Николичу и расскажи все, что с тобой случилось, но не говори о студенте, а скажи, что это я тебя обманул. Я богат и могу платить тебе на содержание ребенка.
Господин Томич хорошо придумал. Его план был тем более хитер, что с адвокатом Николичем он не разговаривал около тридцати лет. Некогда господин Томич оказался виновником развода адвоката с женой, с тех пор адвокат все еще искал возможность отомстить разрушителю своей семейной жизни.
Господин Томич не ошибся. Он знал, что по закону отец внебрачного ребенка не может преследоваться, но он знал также, что адвокат Николич не преминет устроить публичный скандал; этого он и хотел.
Далее все развивалось именно так, как предполагал господин Томич. На следующий день он получил от адвоката письмо со штампом адвокатской канцелярии, в письме запрашивали его согласия закончить дело мирным путем и избежать судебного разбирательства и всех связанных с ним последствий. Господин Томич ответил, что как честный человек он не может не признать себя отцом и согласен принять на себя обязательство содержать ребенка. Когда письмо попало в руки адвокату, тот, конечно, не успокоился; вскоре в одной из газет появилась сенсационная статья, называвшаяся "Постыдное дело". Разумеется, ее подхватили другие газеты: пошли пересуды в кафе, на вечерах повсюду, где встречались хотя бы двое.
Господин Томич чувствовал себя почти удовлетворенным за все прежние обиды, за пренебрежительное к себе отношение; он принялся разгуливать по улицам с гордо поднятой головою и с удовольствием слушал, как за его спиной люди шепчутся: "Это тот негодник".
– Как это с вами случилось?
– спрашивал его иногда кто-нибудь из знакомых, а он пожимал плечами и отвечал:
– Что делать, бывают моменты, когда человек забывается.
Больше всего ему льстило, что в дамском обществе только об этом и говорилось, что все дамские разговоры заканчивались восклицанием: "Ах, кто бы мог подумать!"