Основа философии
Шрифт:
Нам, соответственно, удобнее всего образовывать некую общую понятийную платформу на основе зрительных образов. Поэтому мы прислушиваемся к фонограмме с большей уверенностью, чем к самому звуку, отраженному на фонограмме. По той же причине мы, не вполне доверяя собственным ощущениям, чтобы определить, холодно или тепло на самом деле, сверяемся с показаниями термометра.
Преобладающее отражение (как например, слово «отражение» в языке) наталкивает нас на мысль о том, что нашим языком для отображения мира (то есть языками, на которых люди общаются) является визуальный язык, что эксплицитно проходит красной эпистемологической нитью в философии раннего Витгенштейна, а до этого со времен античности имплицитно присутствовало в западной философии, и лежит в основе такого понятия, как «мировоззрение» (нем.: «Weltanschaung»). Также не случайно, что слова «t'iSoq» на древнегреческом и «вид» на славянских языках обозначают общую характеристику явлений, опирающуюся на зрение.
Есть, однако, смысл предполагать, что звуковые составляющие сравнительно больше задают тон при гипотетическом выделении понятийного аппарата, например, у летучих мышей, чем у нас, и что тактильные импульсы преимущественно лежали бы в основе выделения понятийного мира у медуз и т. д. Значит ли это, что объективное знание является зрительным отражением более подлинных понятийных основ, которые возможно обнаружить под понятиями объективного знания? Или можно ли на данных примерах сделать эпистемологический вывод о том, что субъективное знание первично по отношению к объективному знанию? Верно ли, что «you would know in words that which you have always known in thought» [58] (пер. c англ.: «И вы услышите
58
Kahlil G. The Prophet, Collectors Library, London. 2011, p. 81.
Возможно ли реконструировать подлинное восприятие мира, не обременённое производными образцами, преодолевая стереотипность мира? Надежда найти положительный ответ на подобные вопросы связана с допущением неискоренимого влияния объективного знания на наш субъективный мир. Мы можем, однако, осознать вездесущую стереотипность и необособляемую нераздельность нашего понятийного мира, за которую мы, в отличии от физической карты мира, не можем заглядывать по той простой причине, что мы видим второй в перспективе, заданной первым. По этому поводу Паскаль сделал следующее заключение: «[…] И мне кажется, что тот, кто постиг бы первоначало вещей, мог бы дойти и до постижения бесконечности. Одно зависит от другого, и одно ведет к другому» [59] . Подлинность мира не совместима с понятийным миром и, соответственно, заканчивается там, где наш мир начинается, подобным образом, как «умозаключение может быть разложено на его отдельные элементы, но не может быть сложено из них» [60] .
59
Паскаль Б. Мысли. Афоризмы. М., ACT, 2011, с. 117.
60
Франк С. Л. Предмет знания. Душа человека, СПб., Наука, 1995, с. 185.
Непонятное начинается там, где нет понятий, а наш мир уже структурирован нашим понятийным аппаратом: «3.03 Wir k"onnen nichts unlogisches denken, weil wir sonst unlogisch denken m"ussten» [61] (пер. с нем.: «3.03 Мы не можем помыслить ничего нелогического, поскольку иначе мы должны были бы мыслить нелогически») и «Alles Erkl"aren wurzelt als verstehendes Entdecken des ausbilden kann. Alles Erkl"aren wurzelt als verstehendes Entdecken des Unverst"andlichen im prim"aren Verstehen des Dasein» [62] (пер. с нем. «Всякое объяснение как понимающее раскрытие непонятного коренится в первичном понимании присутствия»). Но чтобы попытаться понять самое непонятное, нужно расстаться с пониманием. Понимание – это преобразование непонятного в определенные понятия на основе уже понятого. Процесс приобретения нового знания, таким образом, подобен скольжению улитки за счёт выделения собственной слизи. В этой связи уместно сослаться на следующее высказывание Биби-хина: «Ускользая, он оставляет после себя мир» [63] . Мы даже не можем себе представить, как могло бы быть по-другому.
61
Wittgenstein L. Werkausgabe Band I, «Tractatus logico-philosophicus», Frankfurt am Main. Suhrkamp. 1995. S. 17.
62
Heidegger M. Sein und Zeit, T"ubingen, Max Niemeyer Verlag, 2006, S. 336.
63
Бибихин В. В. Язык философии, СПб., Наука, 2007, с. 28.
§ 1.3 Единство понятийных структур
Следующие высказывания раннего Витгенштейна наглядно иллюстрируют основополагающую мысль традиционного мышления западной философии: «1.21 Eines kann der Fall sein oder nicht der Fall sein alles "ubrige gleich bleiben» [64] (пер. с нем.: «1.21 Им может случаться быть или не быть, всё прочее остается прежним») и «2.0201 Jede Aussage "uber Komplexe l"asst sich in eine Aussage "uber deren Bestandteile und in diejenigen S"atze zerlegen, welche die Komplexe vollst"andig beschreiben» [65] (пер. с нем.: «2.0201 Каждое утверждение о комплексах позволяет себе разложить на утверждение о своих компонентах и пропозиции, которые описывают эти компоненты»).
64
Wittgenstein L. Werkausgabe Band I, «Tractatus logico-philosophicus», Frankfurt am Main. Suhrkamp. 1995, S. 11.
65
Ibid, S. 13.
Коперниканские повороты Канта и Гуссерля не представляют исключения в том плане, что они исходят из возможности обособлять некий изначальный пласт явлений на фоне остального мира. В качестве краеугольного камня данных эпистемологических систем обнаруживается основополагающее положение западной философии – «идея об обособлении и тождестве» [66] . При всех различиях методологического подхода трансцендентального идеализма и трансцендентальной феноменологии оба направления отталкиваются от наличия трансцендентального мира с выделенными априорными формами с образованием четко вырезанных иерархических систем.
66
О сказано более подробно в книге: «Философия в зеркале рациональности», с. 57–63 (Линдгрен М. Философия в зеркале рациональности. СПб., Алетейя, 2015).
Подобно тому, как кантовское обоснование априорности познавательного аппарата очищало категории последнего от эмпирических компонентов, гуссерлианская феноменологическая редукция проводит трансцендентальное эпохе, с помощью которого конституируется представление о «примордиальном мире». Проведение этой трансцендентально-феноменологической редукции можно уподобить попытке судить о личности уже знакомого человека исключительно по совокупности его внешних визуальных характеристик.
Все подобные проекты обособляющего выделения некой понятийной области из остальной сферы понятий заранее обречены на несостоятельность, так как не существует никакой абсолютной, непонятийной изначальности. Все понятийные элементы постоянно подвергаются взаимоопределению. Понятийный мир – не прочная многоярусная башня, выстраиваемая строго снизу вверх, а постоянно преобразующаяся паутина переплетенных понятийных нитей без начала и конца. Эта мысль отчетливо выражена в следующем высказывании С. Н. Булгакова: «В этом смысле можно говорить вместе с Вундтом, что не только корень есть абстракция, но и отдельные слова суть абстракции, существует только предложение, содержащее в себе связную мысль. Можно даже пойти еще дальше и утверждать, что и предложение есть абстракция, а существует лишь целое мысли, рассуждение, как в этом можно наглядно убедиться, если перепутать порядок фраз в любом произведении. И конца этому расширению понятия о речи-мысли не может быть, в сущности, положено, поскольку все находится в мыслительной связи и соответствии и должно быть вплетено в единый контекст мировой мысли или мысли человека о мире. И это естественно, потому что основой речи и ее предметом является мировое всё, которое не имеет границ и представляет собой в этом смысле дурную бесконечность, не имеющую конца в «дискурсивном» рассуждении» [67] . Стало быть, «Das Wort erstirbt schon in der Feder» [68] , или, голосом Деррида: «Следовательно, значение является настоящим для себя в жизни настоящего, которая еще не вышла из себя в мир, в пространство или природу. Все эти «выходы» на самом деле изгоняют эту жизнь самоприсутствия в указание. Мы знаем теперь, что указание, которое таким образом полностью включает в себя практически всю поверхность языка, является процессом смерти, которая действует в знаках» [69] , в то время как «[…] слово не слагается из букв, не возникает из них, но расчленяется на буквы» [70] .
67
Булгаков С. Н. Б. Философия имени. СПб., Наука, 2008, с. 68–69.
68
G"othe J. W. Faust Leipzig, Alfred Kroner Verlag, 1942, S. 47.
69
Деррида Ж. Голос и феномен и другие работы по теории знака. СПб., Алетейя, 2015, с. 57–58.
70
Булгаков С. Н. Б. Философия имени. СПб., Наука, 2008, с. 63.
71
Шестов Л. И. Potestas clavium (Власть ключей). М., ACT, 2007, с. 200.
72
Аристотель. Метафизика. М., 2015, с. 111.
73
Тютчева Ф. И. Silentium! «Силенциум!» «Молчи!», с. 183.
По поводу эпистемологической неразрывности отдельных выделенных явлений можно также процитировать другого представителя русского имяславия XX века – Флоренского, но в данном случае мы при этом не будем обращать внимание на то, что слово «объект» в цитате носит узко определенное значение в соотношении конкретных понятий, а понимаем под словом «объект» любой выделенный объект: «Во всех этих случаях существенная разность одного объекта от другого воспринимается вполне явственно, но логически не может быть охарактеризована иначе, как чрез ссылку на другой объект: в восприятии дается не одно и то же, но когда нас спрашивают, в чем же, именно, разность, то мы не можем фактически не отождествить разнствующего и формально вынуждены признать тождественность» [74] .
74
Флоренский П. А. Столп и утверждение истины: Опыт православной теодицеи. М., ACT, 2003, с. 69.
В качестве конкретного примера нашего тезиса о необособляе-мости понятия можно в духе гегелевской диалектики рассматривать взаимообусловливающее понятийное отношение между анализом и синтезом, вместе образующими основу знания. С одной стороны, анализ предполагает синтез в том, что понятийные элементы выделяются как таковые, то есть как понятийные единства. С другой стороны, синтез предопределяется выделенными понятийными элементами анализа. «Immer handelt es sich darum, die Elemente, die in die Synthesis des Bewusstseins eingehen, in dieser nicht einfach nebeneinander stehen zu lassen, sondern als Ausdruck und Ergebnis ein und desselben Grundaktes zu begreifen – die Verkn"upfung als Sonderung, die Sonderung als Verkn"upfung erscheinen zu lassen» [75] (пер. c нем.: «Все дело заключается в том, чтобы элементы, входящие в синтез сознания, не просто оставались друг подле друга, а постигались как выражение и результат одного и того же основополагающего акта, – чтобы соединение представало разъединением, а разъединение – соединением»). Итак, анализ и синтез – неотъемлемые понятийные аспекты когнитивного целого: «Es fordert das volle Subjekt, nicht sein transzendentales Residuum. Je mehr von seinen Reaktionen als angeblich bloss subjektiv verp"ont werden, um so mehr an qualitativen Bestimmungen der Sache entgeht der Erkenntnis. Das Ideal des Differenzierten und Nuancierten, das Erkenntnis trotz alles Science is measurement bis zu den j"ungsten Entwicklungen nie ganz vergass, bezieht sich nicht allein auf eine individuelle, f"ur Objektivit"at entbehrliche F"ahigkeit. Seinen Impuls empf"angt es von der Sache. Differenziert ist, wer an dieser und in ihrem Begriff noch das Kleinste und dem Begriff Entschl"upfende zu unterscheiden vermag; einzig Differenziertheit reicht ans Kleinste heran» [76] (пер. с нем.: «Ratio – не просто auvayoyr) возвышение разрозненных явлений до их родового понятия. В такой же степени рациональность требует способности различать. Без нее была бы невозможной синтетическая функция мышления, осуществляемая средствами абстракции движения к единству: синтезировать равное, одинаковое с необходимостью означает, что оно должно быть обособлено от неравного, неодинакового»). Структура аналитического единства понятийного выделения образует анатомию синтеза. Суть анализа и синтеза – тождество, которым является « » [77] (пер. с др. греч. «начала противоположности»), что, в свою очередь, равно выделенному. Тождественное выделяется в то же время, как выделенное отождествляется.
75
Cassirer Е. Philosophie der symbolischen Formen, Band 1: Die Sprache, Hamburg, Felix Meiner Verlag, 2001, S. 198.
76
Adorno T. W. Negative Dialektik, Suhrkamp, Frankfurt am Main, 1966, S. 52.
77
Муравьев. С. Н. Гераклит Эфесский: все наследие. М., Ад Маргинем Пресс, 2012, с. 96.
Тождество подразумевает самоотождествление в том, что нужно сначала определить нечто как именно нечто, то есть выделить нечто, с которым что-то другое отождествляется. Основа понятия – отождествление выделения, при условии, что наш понятийный мир является дифференцированным единством.
Все понятия подводят конкретное отдельное явление под общее понятийное поле. Как замечено Кантом, подведение конкретного под абстрактное, однако, не может исходить только из общего понятия: «Unser Vernuft hat also das Eigene f"ur die Urteilskraft, dass im Erkenntnis durch denselben durch das Allgemeine das Besondere nicht bestimmt wird, und dieses also von jenem allein nicht abgeleitet werden kann; gleichwohl aber dieses Besondere in der Mannigfaltigkeit der Natur zum Allgemeinen (durch Begriffe und Gesetze) zusammenstimmen soll, um darunter subsumiert werden zu k"onnen, welche Zusammenstimmung unter solchen Umst"anden sehr zuf"allig und f"ur die Urteilskraft ohne bestimmtes Prinzip sein muss» [78] (пер. с нем.: «Наш рассудок, следовательно, имеет ту особенность для способности суждения, что в познании посредством него особенное не выведено только через общее и, стало быть, особенное не может быть выведено только из общего; тем не менее это особенное в многообразии природы должно быть очень случайным и не иметь определенного принципа для способности суждения»). В связи с этим можно также повторить заключение о системе («общее») по отношению к единичному («отдельное») Адорно: «Was einmal am System legitim das Einzelne "uberstieg, hat seine St"atte ausserhalb des Systems» [79] (пер. с нем.: «То, что когда-то правомочно преодолело единичное в системе, имеет свой источник вне системы»).
78
Kant I. Kritik der Urteilskraft. Leipzig, Felix Meiner Verlag, 1913, S. 348.
79
Adorno T. W. Negative Dialektik, Suhrkamp, Frankfurt am Main, 1966, S. 37.