Основная миссия
Шрифт:
«Двести двадцать первый» несколько секунд постоял неподвижно, а потом, настороженно поводя стволом, торчащим из кургузой башенки, стал медленно спускаться вниз. Меня при виде угловатой, пятнистой машины с пулевыми отметинами на лобовом скосе брони, как это обычно бывало перед схваткой, обдало жаром. Но с этой железной коробкой будет разбираться Макс, поэтому, перехватив автомат поудобнее, я перенес внимание в ту сторону, где скрывались в траве Лешка с Женькой. Сейчас от них многое зависит – сумеют они долбануть БТР, нам станет гораздо проще. Нет – будет больно об этом вспоминать. Если будет кому вспоминать…
Автобус, конечно, успел скрыться, но вот разведгруппе
Хм… первый вариант мне как-то не очень – зачем гнать одну легковушку такими силами? А вот второй, похоже, имеет право на жизнь. И вполне может быть, что это эсэсовцы из «Валлонии», которые к дому рвутся. Ведь протяни они еще день-два, и подобный прорыв станет маловероятен. А сейчас, пока здесь безвластие и по округе шмыгают только разведгруппы да мобильные патрули, никто не сможет им помешать при известной доле удачи идти маршем до тех пор, пока бензин в баках не кончится. То есть – до самой Бельгии.
И если принять эту гипотезу, то все становится на свои места. Фрицы, получается, не стали дожидаться ночи и начали выдвижение еще засветло. Уж не знаю, откуда они шли, но то, что на американцев наткнулись недалеко отсюда, это точно. У «виллиса» даже не вся простреленная резина с задних дисков облететь успела. И получается, что гитлеровцы вовсе не гонялись за машиной союзников, а шли своей дорогой. Ну а американцы, не имевшие возможности свернуть, просто служили объектом раздражения, маячившим перед глазами пулеметчика головного бронеавтомобиля.
Да уж… в этом случае мы союзничков водкой поить должны. Ведь если бы не они, то наши машины лоб в лоб столкнулись с механизированной вражеской колонной. И – пипец… расстреляли бы немцы в упор и джипы, и автобус…
Пока я все это соображал, на вершине холма следом за «двести двадцать первым» появились один за другим три грузовика и БТР. Вся эта кавалькада съехала вниз и остановилась, а разведывательный бронеавтомобиль медленно поехал к нашим вездеходам. Глядя на все это, я только сплюнул. Ну конечно, немцы ведут себя по всем правилам военной науки! Увидели непонятку на дороге и послали вперед разведку, оставив основные силы в отдалении. От нас до грузовиков было метров восемьсот и на таком расстоянии «дашка», снаряженная бронебойно-зажигательными патронами с пулей Б-32 ни фига усиленную лобовую броню «двести пятьдесят первого» не возьмет. Да в него на таком расстоянии еще и просто попасть надо – пулемет ведь не снайперская винтовка… И ребятам с их позиции до зенитки метров двести ползти… Твою маман, да что ж все так раком-то складывается!
В этот момент я услышал какое-то шлепанье по канаве и направил ствол автомата в сторону новой напасти. Напастью оказался перемазанный, как чушка, америкос, который, передвигаясь на карачках, целеустремленно двигался в мою сторону. Он был так занят бегством, что меня заметил только тогда, когда подполз
– Лежать. Не шевелиться. Оружие не трогать.
Американец (судя по проглядывающим через свежую грязь нашивкам, это был сержант) застыл, вылупив глаза, но при этом осторожно стал подтягивать за ремень свою M-1 [27] . Качнув стволом, я пресек эти поползновения и веско добавил:
27
Американская самозарядная винтовка.
– Шевельнешься – убью!
Сержант понял, что шутить никто не собирается, и застыл, а я, костеря про себя так не вовремя появившегося амера, как хамелеон, одним глазом косил на него, а вторым на приближающийся броник. Он как раз остановился, не доезжая метров двести до наших машин, и из башенки появилась голова с биноклем, которая принялась внимательно изучать окрестности. Увидев это, я целиком спрятался в кювете и застыл в ожидании дальнейших действий немцев. Зато амер, видя, что на него опять обратили внимание, заговорил:
– О, я видел такую форму, сэр! Вы – русский? М-м-м… подразделение террора?
Я поправил:
– Террор-группа. А ты кто такой?
– Сержант третьей бригады морской пехоты Фрэдди Говард, сэр!
– Тогда слушай сюда, сержант. Сейчас начнется бой, и мне на тебя отвлекаться не хочется. Так что сам решай – или ты уползаешь дальше, или остаешься здесь и воюешь.
Морпех думал совсем недолго:
– Я буду воевать, сэр. Там, в джипе, остался мой убитый друг, и боши еще не заплатили за это…
Очередной раз удивившись коренным отличиям американцев сороковых годов от американцев начала двадцать первого века, я неопределенно хмыкнул и приказал:
– В таком случае ползи вон туда, за камень и занимай позицию. А когда все начнется, контролируй подходы вдоль канала. Задача – не пускать немцев дальше кучи камней. Понял?
– Да, сэр. Разрешите задать вопрос, сэр?
– Чего?
– А ваших здесь много, сэр?
– Много. Пять человек.
Сержант хрюкнул и, похоже, моментально пожалел, что решил воевать вместе с отмороженными русскими, которые считают, что пятеро бойцов против усиленной броней толпы немцев – это много. Но давать задний ход парню было явно стыдно. Он только кивнул и открыл рот, чтобы спросить о чем-то еще, но не успел, так как в этот момент все и началось.
Сначала стал стрелять немецкий пулемет. Приподняв голову над краем кювета, я увидел, что фриц полоснул по чахлым придорожным кустикам, а потом перенес огонь туда, где была позиция Макса. И в ту же секунду солидно заговорил ДШК. Шмидт одной короткой очередью прошил легкий броневичок, заставив его заткнуться. И когда броневик задымился, Фауст тут же начал бить по грузовикам, один из которых сразу загорелся, а другие два осели на пробитых скатах и тоже начали пыхать дымом.
Из «блитцев» густо полезла пехота, но Шмидту стало не до нее, так как с БТР захлопал зенитный Flak, постепенно нащупывая цель. Блин! Да если бы не эта сраная зенитка, мы бы их тут всех положили, не особо напрягаясь, так как против «крупняка», да еще и при отсутствии нормальных укрытий, не очень повоюешь. Только сейчас двадцатимиллиметровая пушка явно выигрывает в классе, и жидкие кустики разрывов заплясали вокруг нашей пулеметной точки. «Дашка» после этого замолчала, заставив меня покрыться холодным потом. Лихорадочно прижав тангенту рации, я дал сигнал вызова и спросил: