Основной конкурс (5 конкурс)
Шрифт:
– Лили подарила, - объясняет Жиль. – У нас месяц отношений.
– Понятно, - бормочет Флейшман.- Мадам Венье не одобрит?
– Разобьет, - устало разводит руками Жиль. – Ничуть не сомневаюсь. Я обязательно заберу, когда появится возможность.
Флейшман кивает и закрывает дверь, не обращая внимания на благодарную реплику Жиля. Старик дважды поворачивает ключ в замке и ковыляет к серванту. Миниатюрный домик находит свое место около графина. Флейшман пристально смотрит на игрушку.
– Вот она – жизнь, - вздыхает доктор.
–
– Я под куполом. Два десятка лет под стеклом, - Флейшман опирается на сервант. – Они смотрят на меня. Все они смотрят.
В соседней квартире кто-то стучит в стену. Они здесь такие тонкие, что слышно практически все, что происходит у соседей. Флейшману это не нравится. Особенно сейчас, когда мадам Венье решила выказать свое недовольство.
– С кем вы разговариваете, доктор? – её зычный голос из-за стены заставляет Флейшмана поморщиться.
– Со сверчком, - раздраженно кричит старик.
Мадам Венье прекращает разговор, но старик слышит, как она смеется в своей квартире. Доктор берет графин и наливает себе еще один стакан. Затем встряхивает полусферу. Под куполом идет снег, заметая дорожку, ведущую к дому.
– Ага, сверчок, - усмехается некто, скрытый второй створкой серванта. – Как в «Пиноккио». Может быть, откроешь? Погляжу на твою жизнь, раз уж ты её нашел.
– Нет.
Флейшман отвечает коротко, потому что знает, как иногда Франц любит поболтать. Старику совсем не хочется при этом смотреть на темную сморщенную кожу, высохшие губы и сизый язык. Он подходит к окну и пристально смотрит на дорогу, тянущуюся вдаль.
– Мне снятся плохие сны, - говорит он. – Головы. Множество голов, катящихся вниз по улице, словно перекати-поле. Ветер становится сильнее, я не могу сопротивляться, и меня тащит вслед за ними. Они смеются, выпучивают глаза и высовывают длинные языки из своих мертвых ртов.
Флейшман смотрит в окно и видит не тихую парижскую улочку, а неведомые дали. Дожидаться вечера – это такая мука.
– Не переживай, доктор, - бодро вещает голос из серванта. – Ты же, как там… Поработал на славу науки. Почему ты не напишешь обо мне работу?
– Боюсь, - ворчит Флейшман.
– Как в Праге? – спрашивает голос. – Когда ты прятал меня в саквояже.
– Не так, - отходит от окна доктор. – Да и что удивительного в говорящей голове? Будущее ты не предсказываешь, клады не ищешь. Шутки и те – весьма неудачные.
– Суховатый юмор, - соглашается голос. – Как и все остальное, что мне осталось.
Из серванта доносится приглушенный смех. Флейшман злится и подходит, чтобы открыть створку. В последний момент он останавливается. Берёт со стула пальто и осматривается в поисках ботинок.
– Куда собрался, доктор?
– Воздухом подышу, - нехотя отвечает Флейшман и выходит из квартиры.
Помещение погружается в тишину. Тени танцуют на стенах, поднимаясь все выше и выше с каждым часом. И вот они уже под оранжевым потолком, окрашенным закатом. Комната похожа на
– Подышал?
– Да, спасибо.
Старик привычным движением берет с подноса графин и наливает себе в стакан алкоголь. Снег всё так же идет под стеклянным куполом. Флейшман не может вспомнить, тряс он игрушку в последнюю минуту или нет. Со стаканом в руке он подходит к окну. В дворике темно, только где-то вдали фонари перемигиваются между собой, не без помощи качающихся деревьев.
– Ночь будет ветреной, - шепчет доктор.
В комнате тихо, ни скрипа, ни шороха. Однако даже если бы некто обратился к доктору, Флейшман не отреагировал бы. Старик смотрит на улицу, что так напоминает вывалившийся язык покойника.
Они уже здесь. Наверняка, они пришли из-за ветра. Кто-то наверху забавляется, встряхивая его домик под куполом. Поэтому все они здесь – стоят под его окнами, но не смотрят на него. Им нечем смотреть. Безголовые тела, одетые в пальто старомодного покроя. На некоторых лагерная роба. Они ждут, и Флейшман знает, что должен сделать. Старик открывает окно и встает на подоконник.
– До свидания, Франц.
В ответ тишина.
***
Детектив Боден осматривает квартиру без особого интереса. Ничего ценного или интригующего. Практиканту, которого к нему приставили, явно веселее. Мерещится кровавый заговор, не иначе.
– Что думаешь, Жак? – оборачивается Боден к юноше.
Тот снимает отпечатки со стакана, стараясь ничего не перепутать.
– Не похоже на убийство. Хотя обстоятельства странные. Что его связывало с этим парнем?
– Соседом? Черт его знает, - Боден пожимает плечами. – Просто старикан, свихнувшийся от одиночества.
– Мне бы такого соседа, - ухмыляется Жак. – Почему на меня никто не переписывает квартиру? Добрый дедушка.
– Ага, - кивает Боден. – Такой добрый, что во время войны прирезал кучу народа.
Жак, открыв рот, смотрит на старшего товарища. Он понимает, что зря не ознакомился со всеми данными о погибшем.
– Военный преступник?
– Врач, - уточняет Боден. – Никаких улик и документов, указывающих на причастность к преступлениям, не сохранилось. Обвинений не выдвинули. Но кто его знает, чем эти мерзавцы занимались в те годы. Бьюсь об заклад, не искали средство от перхоти.
Закончив снимать отпечатки с графина, Жак принюхивается к содержимому.
– Водка, вроде бы. А эта часть закрыта. Как думаете, что там?
Боден стоит у окна, но видит не улицу. Он смотрит на усталое лицо, небритые щеки и такую знакомую родинку около уха. Ему не нравится собственное отражение в стекле, и детектив отворачивается.
– Зеркало. Я думаю, что там зеркало…
– --
Мишкин секрет