Основы человечности для чайников
Шрифт:
— Историк он.
— Да, это больше подходит. Он вечно влипал в какие-то истории. — Людвиг хмыкнул, но как-то очень невесело, и поспешил перевести тему. — А вот отца я не застал, но следы его нашёл. Разные следы: постарее, посвежее. И почти всегда рядом были ещё одни. Там даже принюхиваться особо не понадобилось, грязюка же, отпечатки чёткие: одни большие, другие — маленькие, от сапожек. Сразу ясно, что девчонка. А если взрослый мужик провожает до школы девчонку — тут один вариант. То есть, конечно, два, но за второй больно бьют и в тюрьму сажают.
— Получается,
— Какой толк от приёмного ребёнка, если отцу батарейка нужна? Возраст плюс-минус подходит. Навыки… Не знаешь, как у неё с математикой и черчением?
— Хорошо. У неё со всем хорошо, она вообще отличница. А что, математика через гены передаётся?
— Через учебники она передаётся, и через «Пока правильную формулу не выведешь — спать не ляжешь». Или «Нет пятёрки — нет обеда».
— Жестоко.
— Зато действенно. По крайней мере, на меня в детстве действовало.
— Небось тоже отличником был?
— Ещё чего! Я был школьной катастрофой, чемпионом всех дворовых драк, мастером прогулов и истребителем оконных стёкол. А ещё писал с ошибками. Хотя когда нужно было кого-нибудь отправлять на районную олимпиаду по физике или по геометрии, все учителя дружно делали вид, что я идеальный ученик. — Людвиг рассмеялся и на мгновение показался Ксюхе совсем юным: задиристым, наглым, без синяков под глазами и лихорадочного румянца. Тот самый парень из рассказа, который только что окончил институт, начал встречаться с девушкой, завёл себе непутёвого ученика…
А потом что-то случилось.
Что-то, о чём не хотят говорить ни Тимур, ни Людвиг.
Только вот для Тимура всё произошло шестнадцать лет назад, а для Людвига — совсем недавно. Он очнулся, а вокруг другое время, другие люди, и даже ученик уже совсем взрослый и сам детей в школе учит.
А своего учителя магии — ненавидит.
Так себе ситуация. Даже если забыть на мгновение, что Людвиг вообще-то умирает.
— Ксю… — осторожно произнёс этот умирающий. — Я не уверен, что хочу знать, о чём ты сейчас подумала.
Вариант «ни о чём», похоже, не годился. Людвиг смотрел так, словно услышал её мысли так же чётко, как она порой слышала чужие.
Наверное, надо было воспользоваться моментом и расспросить про эту странную, непонятно откуда взявшуюся способность. Тоже важный вопрос, между прочим!
Ксюха даже попыталась его сформулировать, но вместо нужных слов наружу внезапно вырвалось:
— Не умирай, пожалуйста! Я очень не хочу однажды найти здесь твой труп.
— Не найдёшь, я успею сбежать и спрятаться, прежде чем сдохну.
— Вообще не смешно. — Ксюха хотела притворно надуться, но губы внезапно дрогнули по-настоящему. Она представила, как перемещается в Дом… совершенно пустой Дом… И не находит никого.
Да и сможет ли она вернуться?
Сможет ли Дом существовать после смерти Людвига, если создан по большей части из его страха?
Сможет ли Ксюха существовать после смерти Людвига?
Глупости! Конечно сможет. Раньше же как-то существовала… Только вот…
— Ксю, ты чего?
— Ничего, — буркнула она, отворачиваясь. Реветь прилюдно Ксюха не любила. Вообще реветь не любила, и очень старалась этого не делать без веской причины. Когда Тимур чары снимал — там, понятно, слёзы были от боли, да и не заметил он ничего, даже не смотрел. От кошмаров ещё бывало, но в такие моменты мозг вообще отключался, так что не считается. А сейчас-то с чего?
С чего-то.
Просто так.
Оно само.
Само сейчас пройдёт.
— Ксю, посмотри на меня.
Не проходило.
Ксюха давилась рыданиями, хрипела, пытаясь хоть как-то удержать внутри слёзы и эмоции, но они всё равно прорывались. Глаза щипало, щекам было мокро и горячо. И стыдно.
Стыдно, конечно, было не только щекам, но и всей Ксюхе в целом. Потому что нельзя же так. Бабушка всегда говорила, что от слёз никакой пользы. Нельзя реветь, надо быть сильной и самостоятельной, а если у тебя проблемы — просто брать и решать их, потому что вместо тебя никто с ними не разберётся и никто тебя не спасёт.
Бабушка никогда не плакала. Вообще никогда. Это только Ксюха была такой неженкой…
— Да что с тобой? — Людвиг рывком развернул её к себе, прижал к груди, обнял. Теперь рыдания заглушал его свитер. — Я пошутил. Пошутил, слышишь? Не собираюсь я никуда перед смертью прятаться, я же не слон. И вообще умирать не планирую в ближайшее время.
— Честно?
— Честней некуда. Обещаю, буду сопротивляться, сколько получится. Хотя… это даже не от меня зависит. Магия-то всё ещё во мне, и она сама будет бороться с любым посторонним влиянием.
— Это как?
— Примерно как при обычной болезни: в организм проникает вирус, организм начинает защищаться, поднимается температура…
— И в конечном итоге организм загибается уже не от вируса, а от температуры и всякого прочего цитокинового шторма.
— Это ты какие-то совсем ужасы рассказываешь.
— Можно подумать, у тебя внутри не ужас, а обыкновенная простуда!
— Я могу сопротивляться, — упрямо повторил Людвиг.
— Бесконечно? Или пока не победишь?
— Какое-то время.
— А потом?
— А потом я немножечко передохну — и что-нибудь придумаю.
— Придумай прямо сейчас! Возьми и придумай, ты же гений!
Говорить в свитер было неудобно, в рот постоянно лезла шерсть, а отдельные ворсинки даже оставались на языке. Тьфу, гадость! Но отстраняться не хотелось, в людвиговых объятьях было тепло и уютно. Ксюха обнимала его в ответ, слышала, как бьётся его сердце, чувствовала дыхание и ещё… что-то. Нечто. Похожее на пузырьки лимонада, которые шипят и булькают прямо под кожей. Или на шоколадку с взрывной карамелью, которая прикольно щёлкает на языке.