Основы искусства святости. т4
Шрифт:
Старец же не находился, какой дать ему ответ, а только говорил:
— Не знаю, что сказать тебе, но считаю себя грешным. Софист же настаивал на своем, желая узнать, как это
может быть. Тогда старец, не находя, как ему это объяснить, начал говорить ему со своею святою простотою:
— Не смущай меня; я подлинно считаю себя таким. Видя, что старец недоумевает, как отвечать софисту, я
сказал ему:
— Не то же ли самое бывает и в софистическом, и врачебном искусствах? Когда кто хорошо обучится искусству и занимается им, то, по мере упражнения в оном, врач или софист приобретает некоторый навык, а сказать не может и не умеет объяснить, как он стал опытен в деле...
Когда авва Зосима услышал это, он обрадовался, тотчас обнял меня и сказал:
— Ты постиг дело, оно точно так бывает, как ты сказал. И софист, услышав эти слова, остался доволен и согласен с ними»5.
Таким образом, все слова, которыми стараются описать смирение, желая его хоть сколько-нибудь приблизить к сознанию и понятию обычного человека,
нисколько не объясняют самого состояния этой добродетели, а только указывают на ее внешнее проявление, на ее значение, на путь к ней. Самое же смирение божественно по своему существу и потому словами невыразимо; оно познается только опытом.
Однако и внешнее описание смиренных чувств и расположений поможет внимательно проходящим путь спасения, с одной стороны, понять, что без смирения спасение невозможно и что оно есть даже краеугольный камень спасения, а с другой — разобраться, имеют ли они сами смирение и на какой ступени его стоят.
– 144-
Добродетель смирения — царица добродетелей6, «несказанная красота наших душ, фзн Ьнюххмпн чЬсйн», как ее называет св. Симеон Новый Богослов .
Святые отцы называют обычно эту добродетель «безымянною» , потому что силы ее внутренней никто не знает, кроме тех, которые постигли ее собственным опытом, а таких людей очень мало. Во всяком случае, даже среди православных их нелегко отыскать, а среди еретиков таковых и быть не может.
«Невозможно пламени происходить от снега; еще более невозможно быть смиренномудрию в иноверном или еретике, — говорит небошественный Иоанн, списатель «Лест-вицы». — Исправление это принадлежит одним православным, благочестивым и уже очищенным»9.
Отсюда видно, как неосторожны, погрешительны и, в лучшем случае, сами не знают, что говорят, те, которые разглагольствуют о «смирении» разных Францисков Ассизских, сектантов всех толков и даже о «смирении» неве-ров-ученых... Последние могут произносить смиренные слова и совершать смиренные поступки, но это так же далеко от смирения, как небо от земли, и одно с другим могут смешивать лишь люди, знакомые с житиями святых только в передаче Анатоля Франса или Сельмы Лагерлёф.
С только что изложенным тесно соприкасается вопрос о степенях смирения. Действительно, смирение начинается с малого, с земного, внешнего, которое, понятно, и грешный, плотской человек может исполнять и которому даже невер может подражать. Но, продолжу словами св. Симеона Нового Богослова10, «иное есть говорить смиренные слова, а иное — иметь смиренное мудрование. Иное, опять, есть смирение, а иное — цвет смирения, и иное — плод его. Иное есть красота плода его, а иное — сладость его, и иное — действия, бывающие от плода сего. Из этого, сказанного мною о смирении, иное есть в нашей, а иное — не в нашей власти. В нашей власти — помышлять о том, что располагает нас к смирению, мудрствовать о том, рассуждать, говорить и то делать; но само святое смирение, с его существенными свойствами, дарами и действами, не в нашей власти, но есть дар Божий, чтобы не вздумал кто хвалиться даже и этим».
Характеристику
– 145-
Пусть каждый проэкзаменует себя, в каком чине спасающихся он находится — новоначальном, среднем — или еще не вступил ни в один из них.
«Когда начнет в нас процветать священный грозд смирения, тогда мы, хотя и с трудом, возненавидим всякую славу и похвалу человеческую, отгоняя от себя раздражительность и гнев.
Когда же смиренномудрие, сия царица добродетелей, начнет преуспевать в нашей душе духовным возрастом, тогда не только за ничто почитаем наши все добрые дела, но и вменяем их в мерзость, думая, что мы ежедневно прилагаем к бремени наших грехов, неведомым для нас расточением, и что богатство дарований, которые получаем от Бога и которых мы недостойны, послужит к умножению наших мучений в грядущем веке. Поэтому ум бывает в то время неокрадом, затворившись в ковчеге смирения, и только слышит вокруг себя топот и игры невидимых татей12, но ни один из них не может ввести его в искушение, ибо смирение есть такое хранилище сокровища, которое для хищников неприступно»13.
«Итак, мы дерзнули любомудрствовать в немногих словах о цветоносны и первом преуспеянии сего присноцветущего плода; а какова совершенная почесть священнейшего смиренномудрия, о том вопросите Самого Господа, ближайшие Его други, — обращается смиренно преп. Иоанн к преподобным, достигшим этой ступени. — О количестве богатства сего говорить невозможно; о качестве — еще
14
труднее; однако о свойстве ее покусимся сказать по данному нам разумению» .
«Первое... из свойств... состоит в радостнейшем подъятии уничижений, когда душа распростертыми руками принимает и объемлет их как врачевство, исцеляющее и попаляющее ее недуги и великие грехи. Второе же по сем свойство есть истребление всякого гнева, и в утоление последнего — смирение. А третья и превосходнейшая степень есть совершенное неверование своим добродетелям, и всегдашнее желание научиться»15.
Чтобы быть нам ближе к истине, не забудем, что речь здесь идет о великих чудотворцах и пророках, а не о грешниках. А если разбойник «не верит» своим добрым делам, которых он и не совершал, это еще не великое дело. Но с -146-
другой стороны, какое утешение для совести, обремененной грехами, что и в этом случае Господь принимает смиренное сознание своего недостоинства, как великие дары святых богачей (Мк. 12, 41; Лк. 23, 42-43)!
Итак, что такое смирение по существу, выразить нельзя, можно только описать свойства его. О них-то и будем говорить под разными углами зрения.
II. Путь к смирению
«Поспешающий к оному необуреваемому пристанищу смиренномудрия да не престанет делать все, что может, и да понуждается и словами, и помышлениями, и разными способами, исследованиями и изысканиями, и всем житием, и ухищрениями, творя молитвы и моления, размышляя, придумывая и все средства изобретая, доколе содействием Божиим и пребыванием в уничиженнейших и наиболее презираемых состояниях и трудах не избавится ладья души его от бедствий приснобурного моря тщеславия; ибо избавившийся от сей страсти получает удобное оправдание от всех прочих своих грехов, как евангельский мытарь»16.