Основы искусства святости

Беляев Епископ Варнава

Что же касается самого вожделения, то вовсе не значит, что если оно не будет иметь крайней цели — плотского совокупления, то потеряет от этого свой «страстный» (в святоотеческом смысле) характер. Не только поцелуи, но и простые мечты о любимом лице, без всякого физического возбуждения, есть уже страсть.

«Не забывайся, юноша! — говорит св. Иоанн, равноангельный отец горы Синайской. — Я видел, что некоторые от -148-

души молились о своих возлюбленных, будучи движимы духом блуда, и думали, что они исполняют долг памяти и закон любви»⁴,. (Речь идет о молодых монахах, уже распростившихся с миром и полагавших, что в сердце у них не осталось никакого пристрастия

к нему, ибо не чувствовали этого пристрастия; а не понимали они, что враг с ними, но только притаился и явно не видим.)

И у нас во скольких поминаниях записаны у людей, начавших спасаться, имена их прежних возлюбленных под предлогом обязанности молиться за всех в силу Христовой любви! Много можно бы, если не должно, говорить по этому вопросу. Но кто стяжал чувство человека, положенного после своей смерти в передний угол, — пусть у его ног бьется в истерике и его возлюбленная, допустим и это, — кто стяжал, говорю, это чувство мертвости по отношению к миру, выражающее истинное направление и состояние нелицемерно подвизающегося, тот поймет меня и без этих слов. А кто не имеет подобного чувства, тот — увы! — далек от чистоты сердечной, далек от надежды спасения, далек от того, чтобы надлежаще понимать и понять когда-нибудь прекрасные слова Евангелия, требующие сокрушения сердечного, а не остроты ума!.. Все это — кощунство и издевательство над словами Христа и Евангелием, а не исполнение Его заповедей, и требует, с точки зрения правильного спасения и истинно христианской чистоты, уврачевания и горьких покаянных слез.

В миру — возвращаюсь к прежней мысли — говорят, что первая любовь чиста и невинна.

Да и по существу дела, в силу естественного развития душевно-телесных чувств и самой жизненной практики, благодаря козням невидимых врагов, должно ожидать известной последовательности в развитии этого порока. Не сразу, конечно, демон блуда посылает человека к публичным женщинам, но соблюдает тоже своего рода воздержание и постепенность. Ее мы и наблюдаем. Само выражение «первая» (любовь), показывает, что в запасе у него их много.

Шила в мешке не утаишь — говорит пословица. Как ни прикрашивай дело и ни нахваливай, оно себя само покажет, какое оно есть. И если мы обратимся к тем

же писателям и ученым, которые на словах внушают обществу мысли о чистоте и невинности первой любви, которой нечего-де опасаться, потому что здесь и женщина ни при чем, и это -149-

чувство скорее «дружбой» назвать должно, чем любовью (отсюда так называемая «платоническая» любовь начало берет), и что, наконец, здесь половое чувство в прямом смысле всегда отсутствует и так далее, то на деле увидим у них совсем другое. Все действия, слова и помыслы влюбленных в их произведениях носят явно чувственную окраску. Еще Сапфо⁵ так описывала свое состояние первой любви:

Милая матушка,

Прясть не могу я,

Мне не сидится:

Ноя, тоскуя,

Сердце томится Здесь взаперти!

Ниточки рвутся,

Руки трясутся,

— Милая матушка,

Дай мне уйти!..⁶

Известно чувство грусти у юношества, усиливающееся при наступлении весны и с пробуждением природы от зимнего сна. Пресловутые «лунные ночи», «душистая сирень», «соловьи» доводят его иногда до настоящей скорби. Психолог профессор И. Сикорский не считает нужным скрывать своего мнения на сей счет и говорит, что это «зависит от стыдливого сознания в себе физической природы». «Этого вида грусть, — добавляет он, — нередко усиливается появлением сновидений, раскрывающих чувственную сторону грядущих событий» . Здесь уже слишком много сказано для охранителя интересов цивилизации.

Содержание романа «Греза» (Le R^ve)* (Название книги и нижеследующие цитаты из нее епископ Варнава дает в собственном переводе. — Прим, составителя.)

Эмиля Золя показывает ясно, какая неудобоваримая вещь эта первая любовь, когда писатели хотят ее идеализировать. Но приведу несколько строк из истории этого произведения, чтобы стало понятнее, о чем идет речь, и чтобы лучше можно было уразуметь, как сама-то мысль о чистых отношениях между мужчиной и женщиной могла прийти в голову такому писателю, как Золя.

Дело в том, что натурализм сего учителя нравственности с появлением на свет романа «Земля» (La Terre) — кста--150-

ти сказать, подвергшегося запрету и цензурным урезкам во всех культурных странах и даже на родине автора — достиг высшей степени своего развития. Дальше идти было уже некуда. Реальная правда известных сторон жизни теряла черты художественности и, нарушая принятые в искусстве границы, переходила в порнографию. Казалось, сам Золя испугался той пропасти, которая разверзлась у него под ногами, готовая увлечь его самого и тех, кто за ним следовал. И он написал для успокоения общества новый роман под названием «Греза», совершенно отличный от всех ему предшествовавших, скромный, целомудренный. Золя обещал, что его «Грезу» смогут безбоязненно читать даже барышни, и свое обещание исполнил. Но что, в действительности, содержит эта книга?

Скажу только, что, несмотря на все старания Золя изобразить чистую, прямо-таки неземную, любовь между молодой девушкой и юношей, получается во всех их отношениях — один грех. Сам автор наконец запутывается в теме и психологии своих героев, когда говорит, что «она [героиня] до того была чиста нравственно, ее девственно непорочная душа до того надежно [!] защищена бронею неведения добра и зла, что сама она даже не знала, что и ей когда-то волновали душу греховные желания, что она всем существом своим изнывала под давлением и от жажды любви, что та лихорадочная дрожь, в которую ее порою бросало по ночам [хорошенькое неведение добра и зла!] могла быть преступна» (глава XIII). И это было с «Грезой», с «видением, явившимся из незримого мира», с «непорочной», «совершенной праведницей», как называет свою героиню Золя!

Какого же целомудрия после этого требовать «по ночам» у вдов и замужних женщин?⁸ — Горе, если христиане будут жительствовать и руководствоваться по книжкам писателей! Ибо даже в то время, когда они насильно, за уши, притягивают к себе добродетель, стараясь изобразить ее как можно прекраснее, получается все тот же блуд, но в виде «повапленного» снаружи гроба с вонючими, смердящими костями внутри (Мф. 23, 27).

...Понятна теперь запальчивость Э. Фукса, когда по поводу постоянно слышимых разговоров о всяких «дружбах» между женщиной и мужчиной, о «невинных» отношениях юношей и девушек в период полового созревания он наконец не выдерживает и говорит: «"Тесная дружба" между -151-

зрелыми в половом отношении людьми, гордящаяся отсутствием какой бы то ни было чувственности, в девяноста случаях из ста — несомненная ерунда и иллюзия. Иллюзия, создаваемая частью из трусости, частью умышленно; в наиболее невинных случаях это самообман»⁹.

Хорошо описывает зарождение этой болезни — разумею «первую любовь», — ее течение, исход и вместе с тем вра-чевства против нее епископ Феофан (Затворник):

«Самый верх опасностей для юноши, — говорит он в своей «Аскетике»¹⁰, — от обращения с другим полом... В первом своем пробуждении дело это смешивается с потребностью прекрасного, которая со времени пробуждения своего заставляет юношу искать себе удовлетворения. Между тем прекрасное мало-помалу начинает в душе его принимать образ, и обыкновенно человеческий, потому что мы не находим ничего краше его... Созданный образ носится в голове юноши. С этого времени он ищет будто бы прекрасного, т. е. идеального, неземного, а между тем встречается с дщерью человеческою и ею уязвляется. Этого-то уязвления больше всего надлежит избегать юноше, потому что это есть болезнь, и болезнь тем опаснейшая, что больному хочется болеть до безумия.