Основы изучения языкового менталитета: учебное пособие
Шрифт:
При этом деятельность по оцениванию первоначально протекает на бессознательном уровне, т. е. мы не всегда отдаем себе отчет, почему мы так, а не иначе относимся к какому-либо явлению физической или духовной реальности. Во многом стереотипы такого спонтанного оценивания определяются операционной средой национального языкового менталитета, хотя впоследствии они могут становиться объектом сознательной рефлексии этноса.
Категория ценности в общественном сознании имеет сложную иерархическую структуру. Как пишет Н.Д. Арутюнова, развитому (духовно, логически, эмоционально, эстетически) сознанию присуще разграничение ценностей на сенсорно-вкусовые, психологические, эстетические, этические, утилитарные, нормативные, объединяемые в так называемую общую оценочность – в поле действия шкалы хороший / плохой, положительный / отрицательный. Не забудем добавить в эту шкалу третий член – нейтральный. Этот
Мир ценностей в языковом менталитете по уже изложенной ранее схеме условно делится на содержательный (что выражается) и интерпретационный (как выражается) компоненты, независимо от «тематической группы», к которой принадлежит та или иная оценка (нравственной, эстетической, сенсорно-вкусовой, утилитарной и пр.).
Содержательная основа мира ценностей представлена особыми комплексными единицами лингвоментального характера, образованными, так сказать, «на стыке» мира действительности и мира оценивающей деятельности нашего сознания. Как пишет Н.Д. Арутюнова, «применимость в процессе общения на данном языке оценочных предикатов к тому или иному элементу действительности можно считать показателем существования в рамках данной культуры концепта, основанного на этом элементе действительности». Именно таков механизм превращения первоначальной внеоценочной номинации в то, что мы будем ниже называть «культурным концептом» – главным выразителем мира ценностей в языковом менталитете.
Культурные концепты – это культурно значимые смыслы, ключевые идеи и представления национальной культуры. Для русского языка, например, это воля, удаль, соборность, подвиг, совесть и т. д. Их содержание может развиваться, обогащаться со временам, но в основе своей они имеют нечто неизменное. По словам В.В. Колесова, это «опорные точки» народного самосознания, имеющие знаковое воплощение в формах национального языка. Это действительно опорные точки в том смысле, что они связуют воедино язык, культуру и национальный языковой менталитет. Поэтому их можно с тем же успехом назвать и ментальными концептами, и мировоззренческими концептами (Н.Д. Арутюнова), и духовными концептами, и «экзистенциальными именами» (Ю.Д. Апресян), и ключевыми символами национальной культуры. Иногда их называют «аксиологемами» – единицами «эмоционально-интеллектуальной оценки», чтобы подчеркнуть ценностный компонент в их семантике.
«Культурные концепты» выражаются в словах и выражениях естественного языка, воплощающих значимые для этноса смыслы и приобретающих тем самым особый, оценочный тип семантики. При этом неважно, на каком уровне значения слова присутствует оценочность – в ядерной, денотативной сфере его семантики или же в «оттеночной», отражающей разного рода стилистическую и экспрессивно-эмоциональную маркированность (что в словарях обычно выражается разного рода пометами). Ведь и то и другое так или иначе входит в лексическое значение слова в качестве его семантического компонента (в зону ассертивных компонентов смысла, в терминологии Московской семантической школы).
Интерпретационный компонент мира ценностей выражается особыми смысловыми образованиями, которые можно называть коннотациями. Термин коннотация неоднозначно понимается в науке. Иногда под коннотациями понимают непредметные (стилистические, эмоционально-экспрессивные, оценочные) компоненты смысла, «оттенки значения», составляющие так называемую стилистическую (или иную) маркированность, отмеченность слова в словарном составе языка. Мы разделяем точку зрения Ю.Д. Апресяна, который предлагает различать, с одной стороны, «добавочные» (модальные, оценочные и эмоционально-экспрессивные) элементы лексических значений, включаемые непосредственно в толкование слова, а с другой – узаконенную в данной среде оценку вещи или иного объекта действительности, обозначенного данным словом, не входящую непосредственно в лексическое значение слова.
Ю.Д. Апресян предлагает считать коннотациями только второе употребление этого термина: «Более точно, коннотациями лексемы мы будем называть несущественные, но устойчивые признаки выражаемого ею понятия, которые воплощают принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета или факта действительности. Они не входят непосредственно в лексическое значение слова и не являются следствиями или выводами из него».
Ю.Д. Апресян выделяет
Первое свойство состоит в том, что в коннотациях лексемы воплощаются несущественные признаки выражаемого ею понятия. Возьмем слово петух в его основном значении, которое во всех словарях русского языка толкуется совершенно единообразно как 'самец курицы'. Это толкование действительно исчерпывает собственно лексическое значение слова; в него не могут быть включены указания на то, что петухи рано засыпают и рано просыпаются, что они задиристы и драчливы, что они как-то по-особенному, подобострастно ходят. Все это – несущественные для наивного понятия 'петух' признаки. В частности, есть основания думать, что петухи засыпают и просыпаются не раньше большинства птиц и не более задиристы и драчливы, чем самцы других биологических видов.
Вместе с тем перечисленные признаки отличаются от других несущественных, хотя и бросающихся в глаза признаков петухов, например, таких, как величина гребешка, форма или окраска хвоста. Первые выделены в сознании говорящих на русском языке людей и имеют устойчивый характер, многократно обнаруживая себя в разных участках языковой системы. Будучи ассоциативными и несущественными для основного значения слова петух, они оказываются семантическим ядром его переносных значений, производных слов, фразеологических единиц. Признак задиристости, например, лежит в основе переносного значения слова петух 'задиристый человек, забияка', а также значений производных слов петушиный 'задиристый', петушиться 'горячиться, вести себя задиристо'. Именно такие несущественные, но устойчивые, т. е. многократно проявляющие себя в языке, признаки и образуют коннотации лексемы [Апресян 1995: 159–160].
Иными словами, коннотация есть сущность внеязыковая, которая находится в «пресуппозитивной зоне» семантики слова, выступает результатом своеобразной импликации – перенесения на слово отношения к самой вещи. Оценке ведь подвергаются не столько слова, сколько денотаты – т. е. сами реалии окружающего мира. Так, нейтральные с точки зрения общеязыковой оценочности слова революция или октябрь получают контекстуальную оценочную коннотацию в речевой практике (узусе) России социалистической эпохи. Также подобная ценностно значимая информация может задаваться прямыми ценностными суждениями, дефинициями оценочных предикатов и атрибутов и пр., когда в принципе внеоценочными средствами языка передается имеющая ценностную значимость информация. Сами средства языка при этом могут быть нейтральны к выражению ценностей, а оценочность поддерживается текстом и контекстом.
Как «работает» механизм коннотации, можно пояснить на следующих примерах. Вот, например, вопрос: хорошо ли быть писателем? С точки зрения языка – ни хорошо, ни плохо. Это просто род деятельности человека, нейтральный в оценочном плане. И слово писатель не имеет оценочности – ни положительной, ни отрицательной. А с точки зрения общества это, безусловно, хорошо, эта профессия востребована и социально престижна, что можно видеть по словосочетаниям типа долг писателя, высокая миссия писателя, предназначение писателя. Никому ведь не придет в голову говорить о высокой миссии или предназначении водопроводчика.
Но вот для М.А. Булгакова писатель – это плохо, потому что место «хорошего» члена оппозиции у него занимает мастер. В романе «Мастер и Маргарита» слово писатель, нейтральное с точки зрения общеязыковой системы, попадает в поле отрицательной оценочности (актуализуется потенциальная сема 'представитель обычной профессии или ремесла, работник, но не творец') в сопоставлении с мастером, где та же потенциальная сема 'ремесленничества' гасится, а актуализуется положительная коннотация '(истинный) творец, умеющий создавать что-то'. Причем эти слова даже вступают в квазиантонимические отношения: Я не писатель – я Мастер!
Точно так же у А. Платонова становится выразителем отрицательной оценки высокое русское слово хлебопашцы: Что же до расточки цилиндров, то трудовые армии точить ничего не могут, потому что они скрытые хлебопашцы. Автор актуализует потенциальный семантический признак 'неквалифицированность крестьянского труда (в глазах, разумеется, не-крестьян)', поскольку истинную ценность в мире его героя, Фомы Пухова, имеет мастеровой, рабочий.