Особист

Быков Валерий Алексеевич

Пополнилась и наша коллекция в библиотеке, число писателей неимоверно выросло до нескольких сотен писак, и теперь было что почитать, я даже сам написал несколько крупных книг. И всё было хорошо, и вроде бы не было больше преступности, и вообще никого ни разу не пришлось сажать в тюрьму, разве что так, по-товарищески побить за грубость. И прошло уже два года, и всё было хорошо и никто, кроме осуждённых, ни разу не пытался покончить жизнь самоубийством. И служба психиатров работала нормально,

люди приходили, жаловались на судьбу, но никогда не доводили до...

Я покинул свою комнату и пошёл в столовую, по пути мне попался Санёк, я пожал ему руку, и мы вместе направились покушать.

– Слушай, а ты кем играешь в "древний мир", по секрету.

– Не скажу.

– Просто я хочу сформировать тайный союз с целью захвата власти на игровой карте, и я подумал, что такой опытный политик как вы, пригодится мне в качестве помощника, а то и главы союза.

– Я всерьёз не играю.

– Врёшь, я же вижу, по четыре раза в день садишься в комнату.

– Я играю, но не всерьёз, и планирую играть инкогнито до конца, и никому не расскажу.

– Грабишь?

– Граблю, тираню, и веду себя как последний пират, истина.

– Понятно.

Мы дошли до столовой, я подошёл к химическому синтезатору, выбрал себе желе повкуснее, и уселся за стол, мой сосед уселся рядом. Я принялся поедать желе с котлетой, как вдруг в столовую вбежал человек, я не помнил его имени, но у меня служило много людей...

– Суицид, самоубийство.

– Где? Не может быть.

Я вскочил.

– Он заперся в комнате, поставил часы на два часа, и заявил, что никого не винит, и сделает это сам по своей воле.

– Надо остановить.

– Нельзя, ты же знаешь, дверь изнутри можно полностью заблокировать на срок до двадцати четырёх часов, так что попасть внутрь мы не можем.

– Веди, бегом.

Мы побежали по утренним коридорам, многие спали ещё, люди привыкли в последние годы, что торопиться некуда, и по утрам любили поспать часов до двенадцати. Я пробежал по пустым коридорам и остановился у двери, здесь было, человек пять.

– Как его зовут?

– Профессор Симак, странный дядька, мало общительный.

– Симак! Открой, ты слышишь меня?

Я посмотрел на таймер двери, там красными и зелёными цифрами стояло по пятнадцать минут. Я знал, зелёное значит, дверь будет разблокирована через пятнадцать минут, а красное значит, полная звуковая изоляция будет снята через пятнадцать минут.

– Он нас не слышит, мы ничего не можем сделать сэр. Только ждать, пятнадцать минут, это не так много.

– Так, ты, бегом будить Анни, бегом я сказал, буди, пусть бежит в медблок за жгутами, бинтами и другими реанимационными средствами. Беги, может, откачаем ещё, через

пятнадцать минут, как штык должен быть здесь.

Я постучал кулаком в металлическую дверь, но знал, это бесполезно. Первый, первый суицид, мы два с половиной долгих года сохраняли жизни людей, и никто ни разу не вскрыл себе вены и не украл из медблока смертельную дозу снотворного. Всё было тихо и спокойно, никто никого не обижал, все были дружны и спокойны. Почему?

– Послать за психиатром.

– Есть.

– Сюда, главную, хочу поговорить о нём, надо узнать всё, как же мы не досмотрели. Хочу знать историю, всё, что есть об этом парне, кто семья, откуда, почему и зачем он это сделал?

Мы постояли у двери ещё несколько минут, прибежала Анни с какой-то сумкой, села у двери, стала раскладывать жгуты и бинты.

– Осталась минута, сейчас надо сразу оказать помощь.

– Сэр у него был целый час, чтобы сделать с собой всё что угодно, едва ли вы сможете его откачать, если он вскрыл себе вены почти час назад.

– Я знаю, но шанс всегда есть, может он дурак, и не смог покончить с собой по-человечески, так бывает у неуклюжих самоубийц, и их спасают.

Дверь открылась, я влетел внутрь, но его нигде не было, я ломанулся, прыгнул к ванной, открыл дверь, он сидел не подавая признаков жизни в кабинке, всё было забрызгано кровью, он перерезал себе вены на левой руке столовым ножом, и судя по тому, что кровь из вен больше не текла, он уже был мёртв. Шансов спасти его не было, Анни достала пластырь, но я остановил её.

– Прибереги для живых, этот умер полчаса назад.

– Но может быть...

– Видишь, кровь из перерезанных вен уже не течёт? Это значит, что он потерял минимум две трети крови и сердце не бьётся, мы не можем его реанимировать, мозг мёртв, и достойного оборудования у нас в медблоке тоже нет.

– Сэр, как с ним поступить?

– Разрезать на части и отправить в дезинтегратор.

– Но так нельзя, - вспылила Анни, - он же человек, и даже не преступник.

– А что ты предлагаешь?

– В ангаре, есть шлюз наружу, мы могли бы его выбросить прочь с базы, это лучше, чем есть его.

– Тогда мы потеряем семьдесят килограмм органических веществ, а то и восемьдесят. Это неприемлемо, я сказал, как поступить, разрезать, и отправить мясо в дезинтегратор.

– Но он же всё равно умер, и есть уже не будет никогда, почему нельзя его просто похоронить, его восемьдесят килограмм...

– А если у нас здесь в будущем будут дети? Что им есть? Что если детей будет много и органика в химических синтезаторах кончится? Мы что все будем пухнуть от голода? Или будем тянуть жребий, кому сдохнуть?