ОСОБНЯК-НА-ОКРАИНЕ- преобраз -редакция
Шрифт:
Мы еще немного посидели, разговаривая о том, что учителя совсем озверели со своими контрольными, самостоятельными и домашними работами. И что на чтение учебников ну, совсем нет времени. С этим и разошлись по домам.
Мама с бабушкой уже поговорила. Значит заметила мое исчезновение.
– Ты где был?
– Выходил на минутку на свежий воздух, – буркнул я.
– А дома что, воздух несвежий?
– Свежий. Но не такой свежий. – Нарываться на грубость я не стал.
Мама ушла на кухню. У нее что-то спрашивать не имело смысла. Все равно толком ничего не узнаешь. Ей бы разведчиком в войну
Я отправился сразу к папе.
– Ну, что про дачу слышно? – спросил сразу в лоб.
– Какую дачу? – переспросил папа, словно впервые услышал новость.
– Что, уже передумали покупать дачный участок? – я почти обрадовался.
– А! Нет. То есть, да.
– Не понял, – видимо папе передалось от мамы, решил я.
– Брать будем. Но не дачу, а дом. В бабушкиной деревне на отшибе стоит небольшой двухуровневый домишко. Он, правда, три года уже нежилой. Там кое-что нужно будет подделать, подремонтировать, заменить. Но это можно делать постепенно. Его продают совсем дешево. А рядом есть небольшой участок. В выходные поедем осматривать «будущее имение».
– То есть, мне все лето там жить не обязательно? – сделал заключение я.
– Если только ты сам того не пожелаешь.
– А я могу пожелать – жить все лето на отшибе в старом доме? – мое крайнее удивление было искренним.
– Да погоди ты. Мы его еще не видели. Может, и не возьмем.
– А бабушка что сказала маме? – поинтересовался я.
– Что сказала маме? – вздохнул папа, – сказала, что замечательная идея.
– Значит, возьмем. – Понял я.
В выходные все наше семейство отправилось к бабушке.
Она жила в небольшой деревушке километров сорок от города. Вдоль единственной улицы проходила широкая дорога, усыпанная мелкой щебенкой. От этого ходить по ней летом в открытой обуви было неприятно. Но все ходили, а куда денешься? Зато машина проходила в любое время года и при любой погоде.
И еще за деревней находилась большая поляна, а за этой поляной начинался березовый лес. Простор, близость лесного массива и отсутствие выхлопных газов делали воздух чистым и необычайно вкусно пахнущим. Правда, сегодня меня это не радовало. Но мама с папой мою точку зрения не разделяли.
Всякий раз, как мы приезжали в деревню, мама выходила из машины, разводила руки в стороны, поднимала голову, закрывала глаза и, шумно втягивая в себя лесные ароматы, говорила:
– Боже, какая красота!
Вот и теперь, я заранее знал что скажет мама, поэтому вышел из машины первым и пошел в дом. Навстречу выскочил Жулька. Если быть точным, то дед назвал его Жулик. Потому как знакомство с ничейной дворнягой с примесью кровей азиатской овчарки, и такого же роста, состоялось в связи с тем, что пес умудрился зайти в приоткрытую дверь на веранде, утащить кусок сала и тем же путем выйти. Самое интересное, что Жулька не убежал, а остался лежать во дворе, ожидая вторую порцию.
Пес подал голос, оповещая хозяев о гостях. Он зычно рыкнул и грозно гавкнул, но я – то знал, что Жулька не тронет даже чужих. Его миссия заключалась в оповещении, типа звонка. Большего и не требовалось.
Из
– О! Горожане пожаловали! Ну, проходите, что ж с вами делать, – "обрадовался" нам дед.
Дед, он как его пес: выглядел сурово, говорил еще суровее, но на самом деле был очень добрым. Для своих.
Он схватил меня в охапку и притиснул к себе.
– Эмм! – дед с удовольствием сжал кольцо рук, стараясь не повредить мои кости. Но они все-таки где-то предательски хрустнули. Дед разжал руки, – соскучился по тебе. Ты хоть бы чаще приезжал, что ли?
– Не могу. Учеба, сам знаешь.
– Понимаю. Учиться надо, ага. Но и к нам надо иногда приезжать.
– Вот я и приехал.
Я потер бок в том месте, где хрустнуло. Кажется, бок остался цел.
– Как дом купите, то чаще приезжать все будете. – Дед закряхтел и пошел навстречу отцу.
Я вошел в дом. Бабушка обняла меня мимоходом и чмокнула в висок. Она ждала нас и стояла у плиты, готовя вкусный обед. Постепенно в дом перебрались все, кроме Жульки.
Мама снова принялась болтать с бабушкой, помогая ей готовить. Дед с папой ушли в комнату и тоже самозабвенно болтали. Я остался один. Немного покрутившись, я опять направился к выходу.
– Егор, ты куда? – и как мама успевает болтать, готовить, смотреть на бабушку и видеть меня!
– На улицу.
– Конкретно.
– Не знаю, – честно ответил я. Но этого оказалось достаточно.
– Не долго. Сейчас будем кушать.
– Хорошо.
На том допрос был закончен и я выскочил во двор. Жулька обрадовано запрыгал возле меня. Я потрепал его по шее и подумал: «А не посмотреть, ли мне на этот чертов дом?»
– Жулька, рядом.
И мы с псом пошли смотреть «двухуровневый домишко». Это странное строение было видно еще с середины улицы. Оно находилось в самом конце, чуть поодаль от всех домов. Эдакое мрачное темно-серое изваяние, отталкивающее уже издали. Я остановился. Жулька тоже сел возле меня и повернулся, словно спрашивая – «Что дальше?» Близость этого умного создания немного вернула уверенности и храбрости. И мы зашагали к дому.
Чем ближе мы подходили к чудо – особняку, тем сильнее было желание повернуть обратно. Круглые бревна почернели и осунулись. В тон им смотрелась и крыша, застланная досками разной длины и ширины. Закрытые ставни неплотно прилегали к обшарпанным окнам, от этого постоянно постукивали от обычного порыва ветра. Возле дома находилась ограда. Впрочем, она была в таком же состоянии. Некоторые доски штакетника благополучно отошли от горизонтальной перекладины и болтались на ветру, так же монотонно постукивая друг о друга.
Через дыру в заборе я пролез внутрь ограды. Подержал доску, подозвав к себе пса. Медленно подошел к закрытым ставням и заглянул в щелку. Полумрак скрывал обустройство дома. Лишь в некоторых местах солнечный луч пробивался внутрь, но его силы не хватало для освещения.
Но кое-что я все же разглядел: покосившаяся темная лестница, ведущая на второй этаж, два стула, сиротливо стоявшие вдоль стены, паутина поблескивала в нескольких местах тонкими нитями под мелким солнечным лучом.
Ступеньки лестницы тоже темные и широкие. Сама лестница, кажется, винтовая. Тень от перил падает на стену и дрожит, словно от ветра.