Особняк с видом на безумие
Шрифт:
– Юленька! – восхищенно пропела Наина Андреевна. – Ты прелесть! Меня хотят отравить… – перешла она на шепот.
Сиделка молчала, в упор разглядывая Наташку.
– Думаю, ясно, – не дожидаясь какой-либо внятной реакции на свои слова от новых членов нашей компании, отчеканила подруга. – Теперь информация для размышления: нас сюда пригласили насильно. Оторвали от родной благоустроенной дачной обстановки и заманили на этот огрызок суши, с четырех сторон окруженный водой. Поэтому мы – нервные и дерганые. Прошу по мелочам не расстраивать. По-крупному –
Наташка явно перегибала палку, но мешать ей выглядело делом опасным.
Алена решительно протянула руку к хлебнице и, вытащив назад свой кусок хлеба, демонстративно от него откусила.
Обе хозяйки молчали. Одна из них светилась добродушием и безумием. Вторая просто сверкала благородным осмысленным негодованием, забыв о своих прямых обязанностях. Улучив момент, Наина ловко цапнула заварочный чайничек, который Наташка от волнения рановато выставила на общий стол, и опрокинула его содержимое в тарелку Дульсинее, приговаривая:
– Чай? Кофе?
Мы и ахнуть не успели, как заварка вышла из берегов, лужей растеклась по столу, ручейком стекла на бежевое платье сиделки и, отфильтровавшись, успокоилась на полу. Дульсинея взвизгнула и вскочила – заварка была горячей, платье – красивым и, увы, испорченным. Схватив какую-то тряпку, Наташка метнулась к пострадавшей и мигом задрала платье по самое некуда, сунув подол ей в руки. Взгляду открылись длинные белые в мелкий голубой цветочек панталоны, вид которых портила все та же заварка. Мы деликатно отвернулись. Не долго думая, Наталья подцепила сверкающую панталонами Дульсинею под руку и потащила ее переодеваться, наказав нам немедленно устранить последствия чаелития. И глаз не спускать с прелестной озорницы!
Вернулись они не очень скоро и в добром расположении духа. Обе! Наина Андреевна сидела спокойно и дожевывала последний листочек салата из моей тарелки. Остальные уже были пусты.
– Ну, и что сидим? – миролюбиво спросила подруга, занимая свое место у кухонного стола.
– Спасибо. Все было очень вкусно, – поблагодарила Аленка, дожевывая третий кусок хлеба.
– Ир, иди разберись с курицей. Не люблю это печальное мероприятие. Кулинарный шедевр на глазах становится неопределенной кучей кусков. Она, кстати, опять остыла, – расстроилась Наташка.
– Ничто не вечно под луной, – пробубнила я, покорно вставая с места и направляясь на подмогу.
– Включая собственный покой! – сквозь зубы процедила дочь, с усилием отнимая у Наины солонку.
Как нельзя вовремя ей пришла на помощь Дульсинея, в два
– Летающая тарелка!!! – ахнула Аленка, взирая на осколки и машинально посыпая стол солью.
– Кушать подано! – поторопилась заявить я, устанавливая блюдо с курицей на стол.
Во взгляде Наины появились блуждающие хищные огоньки. Цепкая ручка метнулась к блюду, но промахнулась. Я лихо оттащила его в сторону, не зная, можно ли кормить прелестницу жареными костями. Ее глаза с огромной скоростью захлопали ресницами. Губы растянулись в мечтательной улыбке:
– Ю-у-у-у…
Договорить ей Дульсинея не дала. Спохватилась и сунула в рот старушке чайную ложку йогурта, прихваченного из холодильника. Та сразу успокоилась.
– Будьте добры, Ира, заткните ей рот очередной порцией, – попросила меня сиделка. – Я пока подберу ей кусочек без шкурки и костей. А то может подавиться…
Наша трапеза проходила в несколько напряженной обстановке. Все, кроме Дульсинеи, торопились и, не ощущая вкуса еды, с беспокойством поглядывали на Наину, жевавшую быстрее нас всех – иногда заедая курицу очередной бумажной салфеткой. Наташка не выдержала, выскочила из-за стола и занялась бутербродами, сетуя на то, что не прихватили картошки – было бы посытнее.
– Картошка в подвале, – пояснила Дульсинея, ловко убирая пальцы с салфеткой от хищного рта подопечной. – К ужину приготовим. – И облегченно вздохнула, заявив, что Наина Андреевна сыта.
– А вы? – сочувственно спросила Алена.
– А я и подавно, – улыбнулась она. – Кормление – самый тяжкий момент в моей работе, когда у Наины обострение. Не следовало мне уезжать… Сейчас вот чайку с бутербродиком выпью, и хватит.
– Сидите-сидите! Я налью! – испуганно вскочила дочь, опередив сиделку. Боялась оставаться без поддержки рядом с Наиной.
Как выяснилось, зря. Та сидела совершенно отрешенная и безучастная ко всему и ко всем. Иными словами – никакая. Минут через пять мы вообще перестали ее замечать.
Перекусив на скорую руку, Евдокия Петровна подхватила больную, выдернула со стула и, ласково приговаривая:
– А мы идем гуля-а-ать, – потащила ее к выходу. – Вы не беспокойтесь, – бросила сиделка на ходу, – я ее всегда отдельно кормлю. Это просто сейчас так совпало. Она очень голодная была – весь угол пухового платка сжевала…
– Моль несчастная… – тихо пробормотала дочь. – Едва ли у нее это с рождения. Больше похоже на старческое слабоумие…
– Интересно, почему Дульсинею так ненавидит Юлька? – задумчиво спросила Наташка после минутного осмысления сказанного Аленой. – Характер у нее, конечно, еще тот! Но общий язык с ней найти можно. А самое интересное, она обожает Юлечку…
– Потому и обожает, что больше подавлять некого, – высказалась я. – А общий язык с ней пока нашла только ты. По натуре, чувствуется, дама-диктатор…