Особо опасен
Шрифт:
— Я тебе уже сказала.
— И ты с ним трахаешься?
— Нет!
— Но собираешься?
— Гуго, Христа ради, ты можешь хоть раз проявить благоразумие?
— Я стараюсь. Это–то тебя и злит.
— Послушай, все, что мне нужно… ему нужно… короче, мы можем поместить его быстро, в течение ближайших дней, в какое–нибудь, пускай не идеальное, место? Главное, приличное и сугубо закрытое. Даже в моем приюте ничего не знают про наш разговор. Вот о такой закрытости идет речь.
— Откуда ты звонишь?
— Из телефона–автомата. Мой мобильник ненадежен.
— Сегодня воскресенье, если ты
Она молча ждала продолжения.
— А в понедельник у нас весь день конференция. Позвони мне на мобильный вечерком, после девяти. Аннабель?
— Что?
— Ничего. Я наведу справки. Позвони мне.
Глава 7
— Фрау Элли, — начал Брю непринужденно.
Поездка на Зильт и завтрак в доме Бернара на побережье прошли предсказуемо: смешанный контингент богатых старичков и скучающей молодежи, лобстеры с шампанским и автопробег через дюны, во время которого Брю постоянно проверял, не пропустил ли он случайно звонок Аннабель Рихтер, но увы. К вечеру из–за плохой погоды закрыли взлетную полосу, что вынудило супругов заночевать в гостевом домике, а жену Бернара, Хильдегард, накачавшуюся кокаином, рассыпаться в избыточных извинениях за то, что Митци не были предоставлены более пристойные апартаменты. Назревала ссора, но Брю умело погасил страсти. В воскресенье он сыграл не лучшую партию в гольф, потерял тысячу евро да еще был вынужден есть пельмени с печенью и пить фруктовую водку с престарелым судовладельцем. И вот наконец наступил понедельник, девятичасовое совещание со старшим персоналом только что закончилось, и Брю попросил фрау Элленбергер задержаться на минутку — к этому разговору он готовился все выходные.
— У меня к вам, фрау Элли, есть один маленький вопрос. — В его интонации появились несколько театральные нотки.
— Мистер Томми, маленький или большой, вы всегда можете мною располагать, — ответила она в том же духе.
Эти абсурдные ритуалы, разыгрывавшиеся на протяжении вот уже четверти века, если не больше, сначала отцом Брю в Вене, а теперь его сыном, как бы символизировали историческую преемственность бизнеса Фрэров.
— Фрау Элли, если я произнесу при вас фамилию Карпов, Григорий Борисович Карпов, и добавлю при этом Липицан, какой будет ваша реакция?
Он еще не закончил фразы, а шутливая атмосфера испарилась.
— Я испытаю грусть, мистер Томми, — сказала она по–немецки.
— А именно? Грусть по Вене? Грусть по вашей маленькой квартирке на Опернгассе, которую так любила ваша матушка?
— Грусть, связанную с вашим отцом.
— И вероятно, с тем, о чем он вас попросил в связи с липицанами?
— Липицанские счета были некорректными, — сказала она, потупившись.
Вообще–то этот разговор следовало завести еще лет семь назад, но Брю был не из тех, кто переворачивал камень без надобности, особенно когда догадывался, что под ним обнаружит.
— И все же вы продолжали, сохраняя лояльность, их обслуживать, — мягко заметил он.
— Я их не обслуживала, мистер Томми. Я постаралась не вникать в то, как они обслуживались. Этим занимался менеджер лихтенштейнского фонда. Это его сфера интересов и, как я понимаю, источник доходов, как бы мы ни относились к его этике. Я сделала лишь то, что обещала
— Включая удаление персональных досье держателей липицанских счетов, их прошлого и настоящего, не так ли?
— Да.
— Именно так вы поступили в случае с Карповым?
— Да.
— Значит, пара жалких листков, — он поднял их вверх, — это все, что у нас есть?
— Да.
— В нашем тайнике, в банковских полуподвалах Глазго и Гамбурга, в целом мире?
— Да, — произнесла она с нажимом после короткой заминки, что не ускользнуло от его внимания.
— А если отвлечься от этих листков? У вас сохранились какие–то личные воспоминания об этом Карпове? Что–нибудь необычное в том, что мой отец говорил о нем или о чем он умалчивал?
— Ваш отец относился к банковскому счету Карпова с…
— С?
— С уважением, мистер Томми, — закончила она фразу и покраснела.
— Но разве мой отец относился с уважением не ко всем клиентам?
— Ваш отец отзывался о Карпове как о человеке, чьи грехи заранее заслуживают прощения. К другим клиентам он не всегда бывал столь же снисходительным.
— Он не уточнял, почему они заслуживают прощения?
— Карпов был на особом положении. Все Липицаны особенные, но Карпов выделялся даже среди них.
— Не говорил, какие такие грехи, что они заранее заслуживают прощения?
— Нет.
— Не намекал на — скажем так — непростые любовные отношения? На наличие внебрачных детей или чего–то в этом духе?
— Подобные намеки часто делались.
— Но без конкретики? Без упоминания, например, любимого незаконнорожденного сына, который может в один прекрасный день объявиться на пороге банка?
— О вероятности подобных сценариев нередко говорилось применительно к липицанским счетам. Не могу сказать, что в моей памяти сохранился какой–то один разговор.
— А Анатолий? Почему я запомнил это имя? Оно прозвучало в каком–то разговоре? Анатолий должен все устроить?
— Там, кажется, был посредник по имени Анатолий, — неохотно ответила фрау Элли.
— Посредник между?..
— Между мистером Эдвардом и полковником Карповым в ситуациях, когда Карпов не мог или не желал присутствовать лично.
— В качестве адвоката Карпова?
— В качестве его… — она запнулась, — его агента. Полномочия Анатолия выходили за рамки законности.
— И даже противозаконности, — продолжил Брю, но его остроумие не оценили по достоинству, и он привычно закружил по комнате. — Вы можете мне сказать, не заглядывая в сейф, в грубом приближении и не для публикации, какая часть лихтенштейнского фонда находится под контролем этого Карпова?
— Каждый владелец липицанского счета получал акции пропорционально вложенным им средствам.
— Догадываюсь.
— Если в какой–то момент владелец банковского счета увеличивал вложения, количество его акций возрастало.
— Разумно.
— Полковник Карпов был одним из первых и самых богатых Липицанов. Ваш батюшка называл его отцом–основателем. За четыре года его капитал увеличился в девять раз.
— За счет его личных вложений?
— За счет кредитных поступлений. Сам ли он переводил эти деньги или это делали другие от его имени, оставалось неизвестным. После принятия к расчету кредитовые авизо уничтожали.