Особо опасные преступники: Преступления, которые потрясли мир
Шрифт:
Я с радостью оплачу его ради подрастающего поколения и надеюсь, что в конце концов закон одержит верх над беспутными личностями, так как, конечно же, вам известно — мои умственные способности вполне позволяют мне это осознать, — что мир обратится к варварству, если не соблюдать законы этой земли.
Конечно, жизнь сладка; и все же я не надеюсь, что смогу избежать карающей руки закона. Если бы я был прощен или бежал, взломав двери тюрьмы, это послужило бы дурным примером для юношей, которые имеют склонность стать людьми, преступающими закон.
У меня есть два любимых брата, они еще дети,
Однако взгляните на меня сейчас. После всех побед, которые я одержал над своими врагами за последние де-сять-двенадцать лет, сейчас я отсиживаю самые тягучие и утомительные часы, днями и ночами вглядываясь в эту прекрасную землю, на которой я был свободен как птица многие дни и часы. И вот я здесь, в камере для преступников, в ожидании смерти, которая неизбежна. И все же, несмотря на это, я благодарен Всемогущему за то, что могу раскаяться в содеянных грехах и подготовить свою душу для последнего шага, который перенесет ее в царство неизвестного будущего, а также дать совет подрастающему поколению и сказать им о зле и опасностях беспутной жизни.
Много тех, которые не последуют моему совету. Но если я смогу послужить средством спасения хотя бы одной души от вечной погибели, то это будет мне наградой за это письмо, за все, что я написал с тех пор, как нахожусь в тюрьме. И вовсе не для того, чтобы все это обратилось в мою пользу, не ради хвастовства своими подвигами, но только ради того, чтобы предупредить подрастающее поколение о великой опасности и бессмысленности такой жизни, а тех, кто все же пошел по такому пути, — о том, что их жизнь может мгновенно оборваться и они не успеют приготовиться к будущему.
Я не из числа тех счастливцев, которых небо одарило хоть каким-то временем для совершения такого приготовления, и я думаю, что теперь должен посвятить каждое отпущенное мне мгновение добрым делам, после того как я зря растратил так много драгоценного времени, за которое я мог бы принести пользу. Но теперь уже слишком поздно, но не поздно для молодых людей, которые прочтут это и которые благословенны обладанием счастливого дома и могут пользоваться христианскими советами родителей, которых я тоже когда-то имел, но никогда так и не воспользовался такой возможностью.
И теперь, юноши, помните те дороги, которыми шел Билл Лонгли, не слушаясь родителей, и, когда вы станете поступать дурно, вспомните, что тропы зла ведут всегда к более широкой дороге далее до тех пор, пока не покажется вам дурным, если вы пойдете по неверной дороге. Моим первым шагом было непослушание, затем — потребление виски; следующий шаг — ношение пистолета; потом — азартные игры и, наконец, убийство, и, как я предполагаю, последним шагом станет виселица. Надеюсь, что обвинение никогда не падет на головы моих отца и матери, потому что они пытались правильно воспитать меня».
Билл Лонгли предстал перед судьей И. Б. Тернером в городе Гиддингсе 3 сентября 1877 году. Он был приговорен к повешению.
День приведения в исполнение
Власти, опасаясь беспорядков, направили к месту казни роту пехоты под командованием капитана У. Д. Маклен-нана и сорок конных полицейских под командованием капитана С. Л. Ригглтона. Плотники трудились все утро, сооружая виселицу, и она была готова всего за несколько минут до наступления установленного часа. Все это время возбужденные зрители сидели или стояли вокруг, дожидаясь, когда «поднимется занавес». Один заметил:
— Боже, можно подумать, что сам президент Хейс приехал в Гиддингс. Если бы он и вправду приехал, не думаю, чтобы посмотреть на него пришло больше народу.
В половине второго шериф Джим Браун во главе вооруженного конвоя отправился за Лонгли в тюрьму. За последнее время между Брауном и Лонгли возникло взаимопонимание, как между отцом и сыном. Браун открыл дверь камеры и увидел Билла, сидящего на койке. Последний улыбнулся и приветливо помахал рукой: — Привет, Джим.
Шериф набрал в легкие побольше воздуха и произнес:
— Ну, Билл, время седлать лошадей. — Голос его дрогнул и понизился до шепота. Он старался избегать взгляда Билла.
— Я вот сидел и прислушивался, как они возводят это сооружение, — сказал Билл после небольшой паузы. — Интересно будет увидеть, как оно выглядит. Никогда в жизйи не видел виселицу, — он рассмеялся собственной шутке и зажег большую сигару.
— Извини, что приходится делать это, — пробормотал шериф, пока возился с наручниками, надевая их на запястья Билла. — Эти проклятые штуки — самые неудобные изо всех, что я видел. Извини, что приходится пользоваться такими.
— Ничего, Джим. Давай. Мне не терпится выбираться отсюда. Билла вывели на улицу между двумя линиями пехотинцев, и все направились к крытому фургону. Четверо стражников с двустволками уже сидели там, и Лонгли занял место впереди между ними (по двое с каждой стороны от него). Пятый стражник сел на козлы рядом с возчиком.
Конные полицейские ехали впереди и сзади, а пехотинцы шли по бокам.
Проехав сквозь толпу, фургон остановился у виселицы. Без малейшего колебания Лонгли легко спрыгнул на землю и задержался у первой ступеньки лестницы, ведущей на эшафот, чтобы критическим взглядом нуть все сооружение. Затем он, словно впервые, обратил внимание на солидную охрану и громадную толпу:
— Ожидаете прибытия короля, шериф? Как-никак, а аудитория приличная, да еще регулярная армия.
С этими словами Лонгли обернулся и взглянул на веревку, болтавшуюся на перекладине виселицы.
— Проклятая штука выглядит довольно прочной. Отлично.
Он сделал пару шагов вверх, надавливая на каждую ступеньку всем своим весом, словно проверяя ее прочность.
— Обратите внимание. Ступеньки прогибаются. Я не хочу сломать себе шею, — засмеялся Билл.
У края платформы была небольшая короткая скамейка, и Лонгли, усевшись на нее, попросил глоток воды. Кто-то передал ему ковшик, и он с удовольствием опорожнил его, снова вставил в рот сигару и продолжил исследование виселицы.