ОСОБОЕ ЧУВСТВО
Шрифт:
Забежала проводница с шампанским, стаканами и шоколадкой, отсчитывая сдачу, внимательно заглянула мне в глаза, и удовлетворенная ушла, снова аккуратно прикрыв за собой дверь. Световых оазисов уже не наблюдалось – солнце зашло. Я впервые за все это время встал, подошел к окну, раздвинул плотные шторы. За окном сразу же забегали деревья, поля, озерца и лужицы. Небо до горизонта было высоким и без облаков. Я сел за стол возле окна, продолжая смотреть на мелькающую зелень.
– Вы угадали мое желание…
– Какое? Впрочем, я знаю.
– Откройте шампанское, – подсев к столу, почему-то севшим голосом произнесла она.
Разливая шампанское, я подумал,
В будущем я уходил, не оборачиваясь, сохраняя в памяти ее черты, ее движения, ее голос, ее запах. Образ, «рожденной Пастернаком».
А сейчас я разливал шампанское и, казалось, что впереди…
…ее взгляд и улыбка одновременно с первым глотком,
…ее рука, опустившаяся в мою руку,
…ее приближающиеся губы и касающиеся моих, улыбающиеся сначала и жадные потом,
…ее кожа, чутко реагирующая на малейшее прикосновение,
…ее страсть и способность предугадывать и движение, и желание, и мысль.
2001 год, апрель
На расстоянии или День сурка
В соавторстве с Marla
Встретить свою способность думать по-другому. Встретить себя, читающего слова наоборот. Подумать до того, как ощутить желание думать. Знаешь же, что быть снова в обойме нашего быстрого века непросто. В нее нельзя просто шагнуть, после того, как выпал, пусть и случайно. Дилижанс понесся дальше, а ты только смотришь и щуришься от пыли, садящейся рядом с тобой и на тебя. Сидишь за столом, смотришь в окно, за которым ранний декабрьский вечер. Перебираешь пальцами ее брошь – белый металл и несколько бриллиантиков вразброс. Света минимум, только для того, чтобы различать вечерние тени и думать. Опять нужно вспомнить. Опять нужно вспомнить… только для того, чтобы забыть. Бывают такие вечера. Когда нужно угадывать. Машину – по шороху шин по снегу во дворе. Снег – по мелькающим снежинкам в луче дворового фонаря. Тепло квартир – по желтому свету из окон. Птицу – по скрежетанию когтей при приземлении на жестяную крышу.
Вкус cinzano… по памяти?
***
Я уже спрашивала… и снова спрашиваю… снова. И вижу все.
Ну и о чем мы с тобой сегодня будем говорить? Если учесть, что я зайду в ту же кофейню, в которую зайдешь ты. И время должно совпасть. И желание. Ведь всегда есть способ сделать вид, что не видишь ничего, что читаешь книгу, что смотришь в окно. Правда, там может не оказаться ни окна, ни книги, но всегда ведь найдется повод смотреть не в эту сторону. Хотя и смотреть ни к чему. Я все уже знаю. Потому что странным образом все помню. Помню до того, как случилось. Помню, как происходить будет…
Комната, телевизор пятном в темноте, человек спиной, смотрит в окно, рука гладит пахнущую псиной шерсть английского бульдога. Дети спят. В стакане на столе молоко. Ну ладно, можно вино. Красное. Дорогое. А в букете он не разобрался. Цена говорила о качестве. Все вокруг респектабельно. Диван. Даже оставленная на полу игрушка. Или с ней играл бульдог? Сын и дочь. Как хотелось. И, может, будет еще один. Жена… да, она необыкновенная.
Он рисует.
Вечер родился твоим письмом. Вечер сказал, что опять все пойдет по кругу. Вечер обещал только одно: я тебя встречу, да и то не очень точно.
Я поехала к мексиканцам.
***
Вчерашнее желание додумать, дофантазировать то, что есть на самом деле, пропало. Письмо готово. Оно сидит и пока не просит выхода. Пусть придется зайти в ту же самую кофейню «Coffee Bean», в которой уже будешь ты. Пусть. И даже чашка кофе, вкусного, душистого, но остывшего, будет мне наградой за возможность прикоснуться к твоей тонкой руке, протянувшей мне эту чашку. Глаза, опущенные все время и поднятые вдруг – темные разверзнувшиеся зрачки впиваются – до одури приятно и жжет. Потом молчание на полчаса. Скучание глазами и ртом, гламурными движениями рук, утончением линии губ и носа…
…Узнать себя, идущего по улице, захотелось не сразу. Замерз. Пивка бы кружечку с солеными сухариками. И осталось бы только запахнуться в кожаное пальто и убрать со лба капли дождя. Но дверь в теплую привычную кофейню оказалась запертой. Проведя пальцами по табличке «закрыто», развернулся на месте и застыл.
Куда? Дождь был не сильным, моросящим. Давил своей обволакивающей пеленой, забирающейся в грудь мокрой безысходностью, дарил перспективу мокнуть дальше еще, по крайней мере, минут двадцать. Столько предстояло ехать домой в пропахшей сыростью маршрутке. Перешел через дорогу, пропуская бегущие, почему-то не спеша, иномарки, представил теплоту внутри этих машин. Вскрутился откуда-то снизу холодный озноб удовольствия.
И куда дальше? В такую же мокрую, темную, пустую квартиру? Э-э… Нет, лучше под машину! Усмехнулся. Жалко усмехнулся и сделал шаг на проезжую часть. Нога сразу же провалилась в какую-то дыру, наполненную водой, и я ушел почти по пояс в желеобразную массу из снега, грязи и воды.
Упал? Не понял сразу.
Дальше все произошло быстро. Бешенные галогенные фары ослепили и впились прямо в лицо. И в следующую секунду тупой сильный удар в плечо развернул вокруг. Возникло ощущение полета и падения вниз. Последнее, о чем удалось подумать – не захлебнуться бы…
***
Я поняла вдруг совершенно отчетливо, что ты не относишься к братии человеческих существ – они так не умеют. Ты обволакиваешь туманом улицы, рождаешься афишей около непонятного кинотеатра, возникаешь напротив меня в кафе, пальцы твои рвут воздух и слова оседают толстенным слоем в моем мозгу. Я уже даже не чувствую себя, теряю черты своего я, я – это уже почти ты. Вдруг обнаруживаю, что прошло почти два года. Два года, призванные стирать тебя потихоньку из моей повседневности, но они только четче вырисовывают твое присутствие вокруг. Правда, есть вариант, что это Город разозлился, и принял твой облик, в отместку за мою неприкрытую неприязнь к нему лично. Это Город пропитывает тобой туман, имея в запасе множество твоих черт, ведь ты тоже жил в нем и живешь, как и я.