Особое задание. Повесть о разведчиках
Шрифт:
«Прошу вас, сбросьте меня в тыл противника в глубокую разведку», — сочинял он короткий рапорт подполковнику. У него созревало решение — он должен отличиться, чтобы смыть позор наложенного на него взыскания.
День клонился к концу; непривычная тишина на хуторе угнетала Дубягу. Хоть бы Белоухов зашел, сообщил, как здоровье подполковника, Сидя на постели, он видел в окно, как въехал на хутор «газик», как выскочил из него, сильно хлопнув дверцей, капитан Довганюк и быстро исчез из виду.
Неожиданно с шумом распахнулась дверь, и Довганюк, приложив руку
— Подполковник распорядился, чтобы вы, товарищ капитан, приступили к допросу второго задержанного диверсанта, — он запыхался и умолк, чтобы отдышаться.
А Дубяга вскочил на ноги, высунулся в окно и кликнул бойца. Протянув стоявшую на подоконнике кружку, он наказал ему бежать на кухню за кипятком для бритья. Он выкладывал из полевой сумки на стол бритву, мыло. Довганюк тем временем рассказывал: разведчики дивизии выследили второго диверсанта и неотступно шли по его следу; диверсант пришёл к шофёру, к тому самому, который подозревался в шпионаже и был отпущен за недоказанностью преступления.
Дубяга пристально посмотрел поверх лица арестованного. Бутин понял его взгляд, он сорвал с головы диверсанта пилотку, вырвал красноармейскую звёздочку, спрятал её в карман и бросил тому пилотку назад.
— Подойди, — приказал Дубяга.
Прибалтийский немец, высокий, сильный, лицо белесое, тяжёлая нижняя челюсть.
— Задание?
— Никакого задания, — ответил тот на чистом русском языке.
— Спрашиваю, задание? — повторил Дубяга.
Немец едва пожал плечами.
— Где собирался обосноваться с рацией?
— Где придётся.
— Приведите второго-, — сказал Дубяга Бутану.
Шофёр вошёл, не смея разогнуть спину. Пойманный с поличным враг. Лоб низкий, глубокий шрам между бровей. Этот теперь во всём признается.
— Почему он пришёл к тебе?
Арестованный шофёр растерянно поглядел на немца и, видимо, соображая, что тот ему больше не хозяин, что жизнь его теперь в руках Дубяги, не мигая уставился на него.
— Он знал… — нерешительно сказал он.
— Что он знал?
Арестованный молчал, опустив голову.
На лицо Дубяги легла тень.
— Знал, что ты струсил, изменил родине, сдался в плен, продался врагу, а фашисты погнали тебя назад сюда на них работать. Твои хозяева растолковали ему, где ты находишься».
Шофёр развёл руками.
— Зачем ты понадобился ему? — спросил капитан Довганюк; он сидел у стола рядом с Дубягой.
— Выходит, хотел удобно устроиться с рацией, — Дубяга усмехнулся.
Лицо диверсанта ни разу не дрогнуло, ни единым мускулом не выдало заинтересованности его в происходящем. «Матёрая собака», — мелькнуло у Дубяги.
— Уведите его, — приказал он.
Диверсант вытянулся, приложил к голове руку на немецкий манер, круто повернулся кругом, и, споткнувшись у порога блиндажа, вышел.
— Какое задание принёс тебе фашист? — спросил Дубяга. В голосе его появились незнакомые нотки.
— Я, гражданин начальник, не хотел этого…
— Не мямли, — оборвал
Шофёр испуганно заморгал глазами, оцепенело повёл головой по сторонам, на посеревших щеках его проступили пятна.
— Немец этот пока мне ничего не поручал…
— Пока у тебя уже было поручение, — не выдержал Довганюк.
— Он только передал мне, что если русские войдут в Ржев… Если русские войдут в Ржев, чтобы я отстал от части, спрятался и явился в дом на Речную улицу.
— А что там на Речной?
— Он ничего не сказал.
Дубяга взял чистый лист бумаги, пометил «Речная улица». Значит, на Речной улице в Ржеве есть дом, в котором после освобождения города Красной Армией останется какая-то группа фашистов. С какой целью?
Подполковник Ярунин вернулся из госпиталя, заночевал в деревне, где разместились его разведчики, а рано поутру, оставив машину, пешком отправился в штаб соединения.
Он шёл по деревне; кое-где еще не раскрыли ставни; в прозрачном утреннем воздухе еле приметным дымком курились избы; через улицу, нагоняя поросёнка, пробежала высокая женщина, босая, в овчинном тулупе; у крайнего дома по стене были выстроены конопляные снопы. Часовой у шлагбаума, присев на корточки, грел руки над тлеющим костром: когда Ярунин поравнялся с ним, он выпрямился:
— С выздоровлением, товарищ подполковник!
— Ох, Бутин, давненько я тебя не видел!
— С самой контузии, товарищ подполковник.
Ярунин с удовольствием рассматривал Бутина: солдатские ботинки с обмотками и шинель, хотя и побуревшая под дождями, спалённая у огня, ни на ком не сидит так складно. Бутин пошёл открывать путь, но подполковник, пригнувшись, уже пролез под шлагбаум. Он задержался ещё, оглянулся на деревню: стройными рядами весело убегали вдаль крестьянские избы; где-то возбуждённо заблеяла овца, словно её согнали с согретого места; женский голос сонно тянул песню; кто-то шёл огородами к ручью, слышно было, как на коромысле повизгивали пустые вёдра. Бесконечно приятны были эти звуки человеческого жилья.
— Одна во всем районе уцелела. В стороне лежит. Мы с капитаном Дубягой квартирьерами были, знали, что выбирать, — хвастливо пояснил Бутин. Тоненький солнечный луч упал ему на лицо.
«До чего же все близкими стали», — с неожиданной нежностью подумал Ярунин, быстро спускаясь под гору. Далеко тянулся пояс вымерзших яблонь, впереди — холм, за ним вставало солнце; осень золотая — в кустах дрожала паутина бабьего лета, высоко в небе стройным косяком уходили на юг журавли, на кустах яркими каплями крови были разбрызганы волчьи ягоды — последний привет лета. Ярунин срывал в горсть ягоды. Неожиданно ударила зенитка, дребезжащий, напористый гул прокатился по роще, подхватили, залились орудия круговой обороны штаба. Ярунин задрал голову: высоко над лесом в ясном утреннем небе висела «рама» — немецкий разведчик, предвестник воздушного и артиллерийского налёта врага.