Особое задание. Повесть о разведчиках

Ржевская Елена Моисеевна

— Какое там спать, — тихо сказал он. — Звонил Главком. Только сейчас. Сказал: будем освобождать Ржев. Я ответил: товарищ Главнокомандующий, сегодня, третьего марта тысяча девятьсот сорок третьего года, гитлеровские захватчики будут выбиты из Ржева. К исходу дня доложу Вам о выполнении приказа. Он сказал: «Жду», и пожелал военного счастья.

У Ярунина просветлело лицо и густо высыпали под глазами лучики. Командующий не заметил, как шуба сползла с плеч на пол, он сказал задумчиво:

— Понимаешь, брат, какая ответственность.

Ярунин вышел проводить его. Молоденький

ясный месяц всплывал над макушками сосен; светло было в лесу; от недостроенных блиндажей пахло свежими стружками; невдалеке залегла передовая.

Вдруг, прорезая тишину, разнёсся по снежной равнине женский голос. Усиленный рупором, он призывал немецких солдат сдаваться в плен, от имени командования гарантировал пленным сохранение жизни.

— Инструктор политотдела дивизии выступает, — сказал командующий, повернув голову на звук голоса.

Ярунин улыбнулся, вспомнив эту девушку, ожидающую возвращения «Брата», приятно стало отчего-то на душе, а голос уже смолк, и снова была тишина.

— Тихо, удивительно тихо, — проговорил командарм, он задумчиво насупился, над бровями улеглось по бугру.

— Видишь, немцы сегодня огня не жалеют — освещаются. А сапёры наши уже поползли резать проволочное заграждение. Тяжёлое дело, а?

Прохрустел под ногами снег.

— Гнать их буду до самого Смоленска. — Командующий поднял и резко опустил кулак.

Крепко пожимая на прощанье руку Ярунину, он сказал ему:

— За Ржев спокоен. Знаю, что ты рассчитываешь справиться.

Он задержался, кутаясь в шубу, пристально смотрел в даль. Лицо его с крупными отчётливыми чертами было суровым и торжественным. Словно раздумав уходить, он опять зашагал с Яруниным.

Месяц стоял невысоко над лесом. Небо с яркими обильными звёздами было совсем близко. Замерли сосны, разлив перед собой большие чёрные лужи теней. Из трубы блиндажа шёл густой дым, тянуло гарью. Смёрзшийся снег с хрустом проваливался под ногами. Близко лаяла собака. Вдалеке тёмное небо садилось над лесом зеленоватой полосой с угасшими звёздами.

* * *

Дубяга почувствовал сильный толчок в спину дулом автомата. Он стал торопливо спускаться мимо часового у блиндажа по обледенелым, скользким ступеням вниз.

Гитлеровец отворил дверь и первый переступил через порог, — просторное помещение блиндажа было заставлено вдоль стены большими тюками. Пожилой обер-лейтенант в очках едва приподнял голову, слушая доклад вошедшего, и, не дослушав, принялся снова стучать на машинке. Тут же у стола, углубившись в бумаги, сидел второй гитлеровец в шинели внакидку и странной неформенной шапке с белым мехом.

У Дубяги громко и часто ухало сердце, во рту то и дело набегала горячая слюна. Спохватившись, он поспешно снял с головы шапку ₅смял её в руках.

Перекинув на спину автомат, гитлеровец, захвативший Дубягу, принялся вторично его обыскивать. Негнущиеся, замёрзшие пальцы его старательно ощупывали ватный пиджак Дубяги, теребили карманы брюк, добирались к телу, он извлёк из-за голенища валеного сапога Дубяги самодельный складной нож и положил его на стол —

больше ничего подозрительного не найдено.

Гитлеровец в шапке с белым мехом, придерживая накинутую шинель, согнулся над тюками. Это были большие мешки, из которых торчали одноцветные солдатские одеяла. Гитлеровец пересчитывал одеяла и выкрикивал цифры обер-лейтенанту. «Отступать готовятся, сдают одеяла», — мелькнуло в голове Дубяги и погасло. Он механически следил за фашистами, от напряжения крепко сдавило шею пониже затылка. Дубяга сдерживал частое дыхание, в голове быстро сменялись обрывки мыслей. «Меринов Николай Степанович… высокого роста, чёрная бородка. Деревня Кокошкино… Староста… Как звать старосту?» — беспокойно сжимались пальцы.

Гитлеровец окончил подсчитывать одеяла, он выпрямился и оказался рядом с Дубягой, с лица его еще не успела исчезнуть деловая озабоченность. Он внимательно глядел на Дубягу. По мере того как он смотрел, лицо его искажалось злобой, он издал глухое восклицание, шагнул к Дубяге, широко расставив ноги, слегка присел и упёрся ладонями в колени.

— А-а, советский подснежник, — протянул он на ломаном русском языке, щека его запрыгала в нервном тике, он схватил Дубягу за лацкан ватного пиджака и с силой дёрнул его. Мелькнул выброшенный в сторону кулак. Удар оглушил Дубягу, отбросил его к стене. Он упал, сильно ударившись головой. Приподнявшись на локте, он снова увидел лицо фашиста. От бешенства помутилось в глазах у Дубяги. Он рванулся, чтобы сбить врага ударом ноги в живот, навалиться на него и душить, душить. Но тут же опомнился, с трудом, глотая кровь, ослабевшими пальцами нащупал в кармане пиджака скомканную тряпочку.

Фашист отошёл в сторону, а тот другой, обер-лейтенант, вскинув на лоб очки, мелко трясся в смешке.

Дубяга снова вошёл в роль деревенского парня, он протягивал извлечённый из тряпки, свёрнутый в тонкую трубочку документ, и, сидя на полу, невнятно твердил:

— За что бьёте? За что?

Резко прозвонил телефон. Передвинув очки со лба на переносицу, обер-лейтенант взялся за трубку. Разговор был короткий. Гитлеровец крикнул, появились солдаты, они бегом принялись вытаскивать из блиндажа тюки. На Дубягу никто не обращал больше внимания. «Опаздываю», — мучительно пронеслось у него в голове. Чувство страха за себя исчезло, он думал только об одном: Меринов не может ждать, он должен уйти из Ржева вместе с работниками управы, чтобы не выдать себя, и Дубяга не успеет получить от него план минирования города.

Дубяга шагнул к столу.

— Отпустите, — принялся смолить он обер-лейтенанта, — в городскую управу иду, к брату, служит он там. Велел притти, эвакуироваться ©месте будем.

Обер-лейтенанг не слушал его.

Когда последний тюк был вынесен, солдаты и обер-лейтенант ушли, блиндаж опустел. Фашист в шапке с белым мехом вложил чистый лист в машинку и принялся допрашивать Дубягу.

Дубяга с готовностью отвечал, как вышел сегодня до рассвета из своей деревни Кокошкино и спешил в Ржев в городскую управу. Гитлеровец угрюмо слушал его, потом резко встал — подскочила со звоном на столе машинка.