Особое задание. Повесть о разведчиках
Шрифт:
Солнце садилось. Впереди расстилалась дорога. На перекрёстке стояла девушка-регулировщица с флажком.
Бутин закричал ей издали:
— Что пост свой вперёд не переносишь? Поспеши, красавица, войска далеко ушли. Не догонишь!
Она засмеялась и поправила ремень винтовки. Он уставился на её ноги в обмотках и толстых больших ботинках.
— Чего глаза разинул? — крикнула она ему.
Он смолчал, а когда поравнялся с ней, сказал тихо:
— Стоит, стоит, бедняжечка, как рекрут на часах.
— Проваливай! — ответила
Бутин во-время отскочил от машины на обочину дороги и крикнул регулировщице на прощанье:
— Ловко у тебя получается. С войны пойду — поучусь.
У дороги стоял уцелевший дом. Бутин зашёл, попросил напиться. Молодая хозяйка подала ему воды в кружке и спросила про дела на фронте. Он присел, сдвинув поудобней винтовку, пил медленными глотками и рассказывал всё по порядку. Подперев кулаками лицо, она внимательно слушала его и вдруг прервала:
— Скажи, а что фашисты не придут, а?
Он решительно покачал головой.
— Однако же страху вы от них набрались.
Он поднялся и простился было, но хозяйка поставила на стол чугунок с картошкой, пригласила его присесть.
— Сам-то дальний? — спросила она. — А служишь где?
— Как где? — спросил Бутин.
— На передовой? — голос у хозяйки суровый, а лицо белое, и взгляд карих глаз мягкий, добрый.
— Где придётся, — отвечал Бутик. Он улыбнулся. — Где придётся, — повторил он, — когда километров за десять, а то и дальше от линии фронта в своём тылу находишься, а надо — так вперёд уйдёшь. Впереди всех.
— Это как, впереди всех?
— А так вот, — и думая о том, как сам уходил в разведку, как уходили с заданием через линию фронта его товарищи, он сказал приподнято: — впереди всего фронта.
Было в его словах что-то непонятное и значительное и хотелось верить ему.
— Кто же ты?
— Кто я? Кто? — он разволновался от досады, что не мог, не имел права объяснить ей, похвастать. — Вот что, — сказал он, махнув здоровой рукой, — был у меня друг, капитан Дубяга. Так вот его женщины никогда попусту не расспрашивали, как увидят его, так и обомлеют, языком забывают чесать.
— Видать, дружок твой красивей тебя будет, — лукаво прищурилась она и засмеялась от души, громко и не обидно.
Она вышла на крыльцо проводить его.
— Дорога теперь стала, — сокрушённо сказала она, глядя на буксующие невдалеке машины.
— Стала, это верно, — подтвердил Бутин.
— Не пройти, не проехать. Теперь пока весь снег сойдёт, да пока подсохнет, много времени понадобится. А вам ведь еду подвозить надо.
— Надо. Без табаку туго.
Мимо по дороге вели раненых лошадей в ветеринарный батальон. Большие артиллерийские лошади одичали с голоду. Перед канавой они останавливались, пятились назад, не решаясь переступить.
— До лета не дотянут, — глядя на них, сказала женщина, — а овса нет. Резали бы их да армию кормили. Если поварить
— Нельзя, — объяснил Бутин, — строжайший приказ беречь их до последнего — для вас ведь бережём.
Он пошел, высокий, больная рука на перевязи.
_ Вот и ты пострадал, а пешком идёшь, — сказала она ему вслед и покачала головой.
— Ничего, не печалься, — крикнул ей Бутин и здоровой рукой помахал на прощанье, — от пешки нет замешки.
Он шёл дальше к фронту. Завтра к утру Бутин придёт в свою часть, доложит подполковнику Яру ни ну: «Прибыл из санбата…»
Тихо в лесу на ночном привале, только окрик часового, только хруст ветки, обломившейся под напором ветра, да громкое чавканье сапога в топкой лесной чаще.
Не попрощавшись ни с кем, незаметно ушла Никитична. Старым, изведанным путём через рвы и окопы, через проволочное заграждение пробирается она на запад в районный центр к руководителю подпольной группы.
Где-нибудь на той стороне фронта её задержит гитлеровец, обыщет и, не найдя ничего подозрительного, швырнёт ей обратно мешок с сухарями и грязные, долго служившие карты. И пока она будет прятать карты в обвисший чулок, фашист разглядев её, поспешно надвинет пониже на лоб ей ветхий шерстяной платок, отбежит назад и щёлкнет аппаратом, В письме своей родне «мит Грус унд Кус фон вайтен Остен» [2] он пошлёт фотографию Никитичны, на которой из-под платка внимательно и враждебно будут смотреть её маленькие глазки, и подпишет под снимком: «Руссише Типе».
2
С приветом и поцелуем с далекого Востока
Еще зарево обжигает родное небо, но путь Никитичны стал короче — Красная Армия подходит к её родным местам.
А в урочный час по приказу подполковника Ярунина разведчики седлают коней. Фашистские диверсанты высадятся в лесу севернее Чертелина, и отряд разведчиков уходит в засаду.
Коротки стали ночи. Спят полки перед боем, на рассвете снова наступление.
Накинув на плечи шинель, подполковник Ярунин обходит расположение штаба.
Разведчики в войсках и в стане врага бесщадно, кропотливо и незаметно творят своё дело, они обезвредят врага, обезопасят продвижение частей.
Высоко в небе гудит самолёт противника. Часовой кричит, надрываясь:
— Палатка младшего лейтенанта Белоухова! Окошко неплотно прикрыто! Эй, кто там, демаскируете!
Подполковник раздвигает дверцы, согнувшись заходит в палатку. На топчане, укрытая одеялом и шинелью, спит помощница Белоухова — Люба. Белоухов в наушниках сидит на ящике из-под патронов возле большого аппарата.
— Приём. Прием, — устало твердит он, не замечая вошедшего подполковника.
И вдруг голос его дрогнул, зазвенел: