Особое задание
Шрифт:
— Понятно, товарищ старшина.
Солдат впервые участвовал в бою, и Скалянский понимал его волнение. Он называл его по имени, зная, как действует на новичков доверительное, спокойное обращение старшего. Здесь, в Афганистане, старая истина о силе личного примера подтверждалась жизнью и смертью. Если в группе оказывались новички, Скалянский особенно следил за собой, не допуская небрежности, развинченности и залихватства. Знал: каждое действие и жест его станут потом непроизвольно повторяться молодыми солдатами. Насколько спасителен добрый пример командира, настолько же опасен дурной.
Солдат затаился в десяти шагах от Скалянского, у разветвления ходов; сам старшина занял место в галерее, уводящей, по его расчету, в сторону основной
Кажется, где-то в черном жерле хода начинают монотонно стучать капли, звук незаметно усиливается. Что это? Обостряется слух в темноте или только иллюзия? Сколько уж месяцев подряд не было дождей, и с потолка галереи не может капать. Или кто-то вдалеке размеренными ударами долбит стенку кяриза? Слышит ли что-нибудь напарник? Вот отчетливо прошуршало. Мышь? Ящерица? Змея? Или гигантский скорпион — вездесущий гость темноты?.. И вдруг — далекий-далекий, едва различимый звук, который Николай Скалянский не спутает ни с каким другим: выстрел! Кто стрелял и где? Время словно сорвалось с места, и через каких-нибудь полминуты из галереи, в черную глубину которой смотрели его глаза и автомат, вместе с волной сжатого воздуха прилетел глухой раскат взрыва. Мина это или ручная граната, Скалянский не мог сказать, но то, что взрыв произошел в кяризе, было несомненно. Похоже, соседняя группа натолкнулась на душманов и приняла бой. Если сразу дошло до гранат, дело серьезное. Под землей, в сжатом пространстве галереи, ударная волна весьма опасна, и бьет она с одинаковой силой в обе стороны. Бой в подземных лабиринтах мало похож на бой сверху, на земле, даже если там он ведется в теснинах улиц. Здесь число не играет большой роли, важнее смелость, реакция и, конечно, знание систем подземных ходов. Смелости разведчикам не занимать, а вот последнее преимущество часто на стороне душманов.
За спиной послышалось торопливое шуршание чьих-то шагов по песку.
— Стой! — негромко окликнул Скалянский.
— Товарищ старшина, нас лейтенант послал к вам на помощь. Уже последние мины выносят.
— Добре. Станьте там, за поворотом. Без моей команды не высовываться. И — чтоб тихо!
Снова — томительное ожидание. И — ни звука вокруг. Что же произошло у соседей?
Вначале ему показалось: со стены сыплется сухой песок — так слабы были звуки. Потом отчетливо различились быстрые шаги нескольких людей. Сразу стало спокойно, палец машинально и беззвучно сдвинул предохранитель огня. Этому тоже надо научиться — менять положение предохранителя беззвучно. Всё ближе и ближе шаги по песку, в черной глубине хода возник рассеянный луч фонаря, свет заметался по глиняным стенам, потом погас. «Ищут разветвление хода», — догадался Скалянский.
Он лежал на мокром песке, за небольшим выступом дна водосборного канала. Согнутые локти погружались в песок, и он чувствовал, как в рукава просачивается холодная вода. Снова метнулся по стене луч фонаря. Пора.
— Стой! — резко окликнул Скалянский и по-афгански повторил: — Стой! Не бойся…
Луч погас, в тишине он уловил тяжелое дыхание остановившихся людей. «Может, свои?..» В следующее мгновение острые белые вспышки ударили из темноты, пули с визгом стегнули по глиняным стенкам кяриза, казалось, земляной свод начал рушиться от грохота, и Скалянский нажал спусковой крючок, направляя ствол автомата на бьющие из темноты огни…
Собственный автомат оглушал в земляной теснине: чудилось — мокрый песок под ним проседает и стенки галереи сдвигаются, грозя похоронить его вместе с врагами; ярко-малиновые огни, едва мигнув, поглощались мраком; шипя и разбрасывая бледно-зеленые искры, горели впившиеся в глину трассирующие пули; загустевший воздух давил, и
Вспышки выстрелов в глубине галереи оборвались, и Скалянский мгновенно снял палец со спуска.
Бежали бандиты, сметенные автоматными очередями, или затаились, а галерею надо обследовать. Там могли быть раненые. Поверженный, истекающий кровью враг, если он не цепляется за оружие, — уже не враг, а человек, нуждающийся в помощи. Тем более что в душманских бандах не все носят оружие по доброй воле. Да и жестокость к побежденному — вовсе не признак мужества и силы, скорее, наоборот — признак злобной трусости и духовной слабости.
Всё, что делал дальше Скалянский, было смертельно опасно, однако он ни на миг не усомнился, что действует, как надо. Подняв руку и отведя в сторону, он надавил кнопку электрического фонаря. В пороховом воздухе повис отчетливый конус желтого света. Разведчик тут же погасил фонарь, отдернул руку, успев заметить в отраженном от стены свете два серых, неподвижных пятна на дне канала. Прежде их не было. Выстрелов не последовало. Тогда он, не вставая, снова поднял фонарь и осветил дно…
— Ребята! — крикнул своим. — Следите за мной. В случае чего прикройте…
Он встал и, освещая путь, медленно двинулся вперед, держась стенки и не снимая пальца со спуска нацеленного в темноту автомата. Вернулся он, неся чужие винтовки…
Во время той подземной стычки в группе Скалянского обошлось без царапины, у соседей же случилось иначе. Выйдя к старому дувалу, дозор не обнаружил ничего подозрительного, и разведчики, поджидая товарищей, присели отдохнуть. Никто не заметил, как в глиняной стене исчез камень и в отверстие глянуло черное дуло винтовки. Враг выбрал солдата с радиостанцией и выстрелил в спину. Разведчики бросились к дувалу и обнаружили за ним открывшееся отверстие старого колодца. Над ним ещё вилась пыль — враг только что нырнул в кяриз. Следом полетели две гранаты и одновременно сдетонировали, выбросив наверх столб дыма и пыли, — этот взрыв и услышал Скалянский, уже находившийся под землей.
Радист был тяжело ранен, но и стрелявшего настигла страшная в узком подземном ходу взрывная волна…
Серая мгла над горами растаяла, солнце подбиралось к зениту и нестерпимо жгло. Командир разрешил отпить по три глотка из фляжек. Афганское подразделение только что закончило «чистку зеленки», а попросту говоря, прочесывание садов и тополевых зарослей на окраине ближнего кишлака. Жители этого селения и сообщили минувшим вечером о появлении в зеленой зоне подозрительных вооруженных людей. Рядом со сложенными на земле трофейными винтовками, минами, снарядами и ящиками патронов лежало несколько убитых душманов. Молодой усатый офицер задержался над телом рослого густобородого басмача. Лицо его было скуласто, черно от загара; наверное, при жизни этого громилу трудно было выделить среди других, но смерть словно стерла с него грим, обнажив черты европейца. Документов у погибшего басмача не было, как, впрочем, и у других душманов, лишь под расстегнутым халатом на шее обнаружили шнурок с какой-то пластмассовой пластинкой. На ней был выбит двойной номер. Афганец разломил пластинку пополам, объяснил:
— Посмертный жетон военнослужащего. Такие носят в западных армиях, надо уточнить по образцам, откуда этот. Одна половина жетона уходит с телом в могилу, другая отсылается в военное ведомство. Там заложат номерок в машину, и она выдаст все данные об этом гусе. Видите, с кем приходится нам иметь дело. Может, инструктор, а может, просто наемник — они среди душманов не редкость. — Офицер повертел обломок и усмехнулся: — Что ж, пошлем по адресу. Может, у него есть родственники и им сообщат о его конце? Может быть, его мать, жена или дети спросят у своего правительства: кто соблазнил этого человека грязными деньгами и послал разбойничать в чужую страну?