Особый контроль
Шрифт:
— Вот те раз! — удивился Томах. — Ты говоришь так, будто сам не играешь.
— Играю, но, понимаешь… не хочу. Не хочу, вот что удивительно! Перегорел? Или возраст?
— Возраст здесь ни при чем. Первенство отыграть ты обязан, а там посмотрим, откуда растут ноги твоего настроения. Кстати, тебя искала Аларика.
— Искала Ала… — Филипп замер. — Так что же ты молчал? Когда? Не мог позвонить?
— Сегодня утром. — Томах помолчал, разглядывая Филиппа проницательными глазами. — В этом деле ты тоже игрок или всерьез? Я к тому, что женщина она редкостная… «Ом мани падме хум». «Драгоценный камень в цветке лотоса», — перевел он.
— Шел бы ты, Слава, — пробормотал Филипп. — Вместе с лотосом.
— Ага, благодарю, очень доходчиво. Уже
Виом погас.
Филипп некоторое время мерил шагами комнату, потом набрал индекс информатора культуры и искусства и узнал программу вечера в Большом театре. В программе стоял Шекспир «Укрощение строптивой». Филипп поспешно заказал два места в тринадцатом ряду партера. Вежливый голос автомата сообщил ему номера мест, и Филипп суеверно сплюнул через левое плечо — по приметам начиналась полоса удач.
На одиннадцать утра в малом зале олимпийского комплекса была назначена тренировка, но Филипп прилетел туда почти на час раньше, лелея надежду успеть насладиться предгрозовой атмосферой будущих соревнований. К его удивлению, почти вся команда была в сборе, а Ивар Гладышев развлекал ребят своими знаменитыми голографическими слайдами глубокоатмосферного мира Юпитера. Филипп уже смотрел их в свое время и тихонько удалился из комнаты психомассажа в пустой зал, задумавшись над той тайной притягательности, которая кроется в любой игре. Человек выдумал огромное количество игр, каждая из них находила своих поклонников и каждая была для игроков не только средством развлечения, но и поводом к полету мысли, к интеллектуальному напряжению, которое в конце концов и рождало в человеке жажду самовыражения, стремление к самосовершенствованию и наслаждение борьбой, возвышая его до уровня творца. В конечном итоге игра — это моделирование той ситуации, с которой человек нередко сталкивается в жизни, и разве риск правильного решения игровой ситуации не является творчеством?..
Филипп так задумался, прохаживаясь по прохладному залу, что не заметил появления Хрусталева. Тот вошел и остановился возле стены, засунув руки в карманы. Филипп очнулся лишь тогда, когда Леон заступил ему дорогу.
— Привет.
— А, это ты?.. Привет.
С минуту они рассматривали друг друга: рассеянно-задумчиво Филипп, усмехаясь чему-то, Леон Хрусталев.
— Ну? — сказал наконец Филипп. — Ты что-то хотел сказать?
— Да, — высокопарно кивнул Леон. — Имею честь предупредить вас: не стойте у меня на пути!
Филипп с иронией посмотрел на его пышную шевелюру, покачал головой.
— По-моему, это ты стоишь у меня на пути.
Хрусталев хмыкнул.
— Ты что, в самом деле не понимаешь? Я говорю об Аларике.
— А-а… — протянул Филипп, теряя интерес к разговору. — Но это же, по крайней мере, несерьезно. Даже во времена оны соперника не отговаривали свернуть с пути, а грозили, предупреждали, протыкали шпагой.
— Я пошутил. — Хрусталев вздохнул. — Хотя… не вовремя ты появился на сцене. Дар у тебя, что ли, особый? Понимаешь, я ведь знаю Аларику уже больше двух лет… а тут пришел ты и все разрушил!
— Может, не я, а кто-то другой?
Хрусталев улыбнулся безнадежной улыбкой.
— Я же не слепой. Сначала я тебя ненавидел… даже обрадовался тогда на СПАСе, что погибнем оба… прости дурака! А потом понял, что дело не во мне…
— В ней самой.
— Да, к сожалению. Только не думай, что мне некому поплакать в жилетку, кроме тебя. Ей-Богу, был бы я посмелее, вздул бы тебя по первое число!.. Ладно, живи!
Филипп засмеялся.
— Ну, спасибо.
— Друзьями мы, наверное, не станем, — продолжал Леон, — но, во всяком случае, будем хотя бы искренними. Я искренне желаю тебе сломать шею на пути к Аларике. Шучу.
Филипп пожал протянутую руку и проводил сгорбившегося Хрусталева взглядом. «Как в один миг может поменяться мнение о человеке, — подумал он. — Леон, оказывается, неплохой парень, и так же раним, как и я. Только вот в части наших с Аларикой отношений он ошибается. Все чертовски зыбко, расплывчато…
— Сегодня в основном электронная тренировка, — сказал им Май Ребров, когда игроки сборной разделись и построились в зале. — Разминка, стандартные тесты на реакцию и прокручивание игровых положений. Противник у вас завтра не самый сильный, но отыграть встречу надо будет в полную силу, ибо на старте турнира обычно и случаются неприятные сюрпризы.
Размявшись в зале, спортсмены приняли электродуш и разбрелись по местам в зале электронного моделирования.
Филипп удобно устроился в кресле, надел эмкан и расслабил мышцы, ожидая команды. Программы индивидуальной электронной подготовки составляли психомоделисты с Ребровым во главе, а также инженер-кибернетик центра спортивной подготовки. «Включившись» в тренажер, игрок как бы оказывался на площадке и проигрывал ту ситуацию, которую моделировал компьютер, повинуясь заложенной в него программе. В сборной Земли основной функцией Филиппа была игра в третьем номере, он выполнял работу подыгрывающего нападающего, который отвлекал игроков противоположной команды на блок и тем самым давал возможность нападающим своей команды провести удар без помех. В то же время, если пас шел ему, он был обязан завершить атаку в десяти случаях из десяти, то есть сыграть безошибочно, и, несомненно, играть подыгрывающим первого темпа было трудно.
— Включаю, — донесся сквозь наушники тихий голос Реброва, и Филипп оказался на площадке, среди игроков, словно это были не иллюзионные призраки, вызванные хитроумными аппаратами в его мозгу, а реальные люди.
В первом положении Филипп играл с подачи противника «взлет» в третьем номере, у центра сетки, а Ивар Гладышев забегал за него и проводил атаку с метровой высоты над сеткой — обычная комбинация, известная издревле как «зона», нападение со второго темпа. Филипп «прокрутил» ее два раза и скомандовал контролеру вводить программу дальше, «зону» он выполнял хорошо, и неожиданностей эта комбинация принести не могла. Затем шла комбинация «рапира», в которой Филипп в четвертом номере нападал с так называемого «прострела», когда мяч от рук согласующего игрока вылетaл над сеткой резко и быстро, и надо было успеть провести удар только тому игроку — прыгали сразу двое, — перед которым не было блока. И с этой комбинацией Филипп справился неплохо, только удивился, почему Ребров выбрал ему простые положения, не требующие, в общем-то, электронного тренажера. Но затем одна за другой пошли комбинации, от которых он взмок по-настоящему, как если бы отрабатывал их на площадке. Комбинации были сложными: «лист» — двойной пас в одно касание и обманный нападающий удар «на плече» блокирующего; «самум» — сложная перебежка при подаче и атакующий удар с острого угла у «антенны»; «зеркало» — удар вдоль сетки с четвертого номера по своему же игроку во втором номере, который обязан был «срезать» мяч в площадку противника. Но дело было не в самих комбинациях, а в коллегах по площадке. Впечатление было такое, будто согласующие игроки выполняют пас не с той степенью точности, какая требуется для проведения скоростных комбинаций профессионалами.
Закончив тренировку, Филипп снял эмкан и вытер вспотевшее лицо.
— Молодец! — сказал подошедший Ребров, внимательно разглядывая его ошеломленное лицо глубоко запавшими глазами. — Темп держали хорошо, но в третьей и пятой позиции я заметил растерянность.
— Но ведь это ненормально… я хотел сказать, нереально с точки зрения игровых положений. Ваши согласующие призраки перестали быть мастерами, пасы их были неточны, вот и приходилось играть нестандартно. В действительности, в нормальной обстановке ни один координатор игры просто не способен играть так… неаккуратно, даже примитивно, поэтому ваша программа, мне кажется, не отражает истинного положения дел.