Особый порядок
Шрифт:
Рано утром поезд прибыл в родной город, и пассажир с ощущением радости вышел из вагона. Карлин, постояв на перроне какое-то время, направился на привокзальную площадь. Здесь же находились камеры хранения…
На площади не так уж и многолюдно ввиду ещё раннего часа. Пахло утренней прохладой, не совсем приятной, пропитанной городской загазованностью. Но и в этом запахе городского утра улавливалось то родное и милое, что ещё больше приводило Андрея Ивановича в волнение. Едва заметная счастливая улыбка блуждала на его губах; глаза блестели тем счастьем, будто в них никогда и не было скорби. Казалось, он помолодел; жизнь только началась – так и хотелось воскликнуть: «Ах! Чёрт побери, как здорово!..» (я, автор, это знаю по себе). Он помнил, что от вокзала до дома около часа неспешной ходьбы.
Город начинал шуметь, и шум нарастал: оживлялся городской транспорт, народу на улицах становилось всё больше и больше. Андрей Иванович всматривался в лица горожан, и ни одно лицо ему не было знакомо. Транспорт теперь весь расписной, с рекламой (не то что несколько лет тому назад). Зато дома узнаваемы; те же улицы – нет, не совсем так: некогда С-я стала Ямской, К-ой переулок переименовался в Поперечный…
Но вот улица, где он жил когда-то, осталась прежней – Арзамасской. Улица эта старая, ещё с добротными, но понемногу отживающими свой век деревянными домами. Она всегда была зелёной, с душистыми липами во время цветения, с тополями, с ужасным тополиным пухом. Случались пожары, когда поджигали лежащий на земле пух. От обилия зелени улица была тенистой, и хорошо было прятаться на ней от летнего зноя. Андрей Иванович уже шёл по той самой улице.
Вот и родной дворик, мало изменившийся, потому настолько узнаваемый. Узнаваемыми стали и изменившиеся за годы лица – прохожие как-то подозрительно всматривались в него, а присмотревшись, едва улыбались. Улыбался и Андрей Иванович, оглядываясь на них и думая, не обознался ли он. А те, в свою очередь, проходили, оглядываясь и сомневаясь.
Что происходило внутри Андрея Ивановича, когда входил он в родной дом, в котором последний раз находился бог весть когда? Кто испытывал чувства расставания или встреч хоть единожды, тот теперь знает, что это такое, и тот может его понять, представив себя на его месте. А не испытавшим того душевного беспокойства, стало быть, и знать ни к чему: всё равно не понять. Если же я начну подробно описывать, то, боюсь, вызову иронию или осуждение за чрезмерную чувствительность у столь серьёзного взрослого человека…
Итак, Андрей Иванович вошёл в дом, и сердце защемило. Почувствовав вдруг слабость в ногах, он опустился на высокий порог прихожей. Несколько минут просидел на пороге, через который некогда, в самые ранние детские годы, с трудом перебирался либо на улицу, либо в дом. У порога стояло несколько пар обуви, среди которых была маленькая пара – детская. В доме царствовала невероятная тишина. Дверь за спиной вдруг отворилась, и раздался возглас, испуганный и насторожённый. Андрей Иванович поднялся, обернулся и увидел во многом изменившиеся, но легко узнаваемые черты лица сестры. Он улыбался, находясь в волнительном исступлении и в нерешительности. Простояв какое-то мгновение в неопределённости, в замешательстве, брат приблизился к сестре. Она обняла его и стала целовать, как целовала своих детей, по-матерински.
– Господи, Андрюшенька! Надо же, приехал всё-таки. И сколько же тебя не было?..
Андрей Иванович понемногу возвращался в прежнее состояние, спокойное и осознанное, а когда пришёл в себя, заговорил:
– Ох, много. Кажись, лет десять… Нет, Леночка, я не приехал, а вернулся.
– Вернулся?! Вот как!
Они вместе прошли в зал. Андрей Иванович заметил, что комнаты в доме изменились: стены недавно оклеены новыми обоями, мебель поменялась; таким образом, комнаты стали более светлыми и просторными. Вдруг дверь детской комнаты распахнулась, и из неё вышел только что поднявшийся с постели мальчик лет пяти. Он увидел незнакомого человека и, искоса поглядывая на него, подошёл к тёте, которой стал что-то тихо наговаривать. Через минуту он и тётя вместе скрылись в той самой комнате, из которой минуту тому назад вышел мальчик. Пробыли они там недолго. Мальчик вышел первым и уже одетым, а вслед за ним вышла тётя. Он подошёл к незнакомцу, теперь радуясь и улыбаясь, и хотел что-то сказать, но, видимо, забыл, что нужно было говорить, смутился и вопросительно посмотрел на тётю, которая также оказалась в смятении.
Андрей
– Как звать-то?
– Димкой!
– А чей будешь?
– Ивана Карлина сын.
– Вон оно как?.. А я и не знал даже… Ивана Карлина сын, стало быть?
– Да.
Андрей Иванович вопросительно смотрел на сестру.
– Если внук брата, тогда кем он мне приходится?
Она не знала, как точно ответить, и, пожав плечами и разведя руки в стороны, вышла из зала.
«Значит, внучатым племянником будет», – подумав, решил для себя Андрей Иванович и поинтересовался:
– А где папа?
– Дома остался.
– А сколько уже дней ты здесь?
Племянник выставил перед собой худенькие бледные ручки и стал, считая, сгибать пальчики, но, сбившись со счёта, опустил их.
– Много, – сказал он.
Андрей Иванович улыбнулся.
– А ты мне родным дядей будешь, да? – спросил мальчик. – Мне так тётя сказала.
– Конечно, родным дядей, – ответил Андрей Иванович и, поцеловав племянника, опустил его на пол. – Пойди умойся, потом поговорим.
Племянник выбежал из зала. Андрей Иванович остался в комнате один. Он открыл дверь детской, где у стены стояла совсем другая детская кровать с незаправленной постелью, а на полу оставались разбросанные игрушки. Затем он заглянул в другую комнату, некогда родительскую, – и в ней обнаружилось мало прежнего…
Охваченная радостью, Елена Ивановна забыла, что давно нужно было отправиться на работу, а когда опомнилась, забеспокоилась и позвонила на работу подруге, чтобы та сегодня поработала вместо неё, разумеется объяснив ситуацию. Так Елена Ивановна сегодня не пошла на работу, и они втроём остались дома. К полудню у ребёнка пропала охота резвиться. Он ушёл в детскую и, немного поиграв на полу игрушками, на полу же и заснул. Андрей Иванович и Елена Ивановна уединились наконец и рассказали друг другу о многом: о минувшем, о планах на будущее.
Последний раз Андрей Иванович бывал здесь, дома, как бы гостем лет десять тому назад, когда ещё не было в стране великих потрясений, но они стремительно надвигались. А когда надвинулись, то потрясло всё – непонятно было, куда покатилась жизнь, которая теперь, как говорится, не стоила и ломаного гроша. А между тем (или вопреки тому) жизнь была; жить ещё было можно благодаря выживанию – вот инстинкт самосохранения! Выживая сами, женщины рожали детей – вот где необратимый процесс! Тот самый инстинкт и этот процесс – двигатели жизни. И что бы там ни говорили наши, выбранные нами, верховные правители, внизу всегда оставалась своя политика жизни, резко отличающаяся от той, что наверху… Эх, куда меня, автора, занесло! Но довольно: я пишу всего лишь роман, где герои нравственны или аморальны в силу тех или иных жизненных обстоятельств.
Поговорим же теперь и об иных героях нашего произведения. Итак, последние годы для Ивана Ивановича, отца Андрея Ивановича, складывались неудачно по причине нервозной ситуации в обществе. В нём скапливалась желчь, и в семье не хотели его раздражать лишний раз. Однажды, когда Иван Иванович ремонтировал свою автомашину и у него что-то не получалось, а это всегда выводило его из терпения, стал приставать к нему какой-то в алкогольном опьянении мужчина со своими разговорами. И это отца Андрея Ивановича наконец взбесило, и случилось так, что отец не выдержал и хотел кулаком въехать ему, а получилось, что с размаху тяжёлым гаечным ключом, которым работал, ударил приставшего, невзрачного на вид человечка по голове, причинив тем самым тяжкий вред здоровью. От причинённого вреда тот скончался в больнице. Разумеется, отца по настоянию прокурора обвинили в преднамеренном причинении тяжкого вреда здоровью, повлёкшего смерть, и суд дал ему большой срок – как-никак это стоило жизни какому ни есть, но человеку. А через год домой пришло извещение о смерти отца. Телесных повреждений на теле покойного обнаружено не было, а вскоре узнали из заключения судебно-медицинской экспертизы, что смерть наступила от сердечной недостаточности.