Особый прием Гурова
Шрифт:
– Костик! Что с тобой?
– Жив будет! – успокоил опер.
Костя вошел в кабинет, где, кроме его дяди, оказались Гуров с Поляковым, и Сафронов, увидев его, обмяк в своем кресле:
– Что случилось?
– Никитин жив? – вскакивая, воскликнул Лев.
– Все живы, – успокоил их Костя и, положив на стол диск, рассказал, что произошло.
Его выслушали в гробовом молчании, а когда он закончил, генерал угрожающе прорычал:
– Значит, и у меня какая-то гниль завелась! Ничего-о-о! Пока меня к чертовой матери не выгнали, я ее каленым железом выжгу! – Потом повернулся к Косте: – А ты немедленно к врачам! Мало ли, что у тебя с головой
– К врачам – это уже лучше, а то меня сначала в морг посылали, – пробормотал себе под нос Костя.
– Тебе бы, паразиту, все хохмить! А как я своей сестре в глаза смотреть буду, если с тобой что-нибудь случится? Вон отсюда! И пока ты мне от врача не принесешь справку, что окончательно и бесповоротно здоров, чтобы духу твоего на работе не было!
– Это уже как получится, – пожал плечами Костя. – А Женька – вот такой парень! – показал он большой палец. – И мне до соплей обидно, что он никогда не будет моим другом, потому что с ним не то что в разведку, а и к черту на рога идти не страшно! Не бросит и не предаст! Сам подыхать будет, а друга в беде не оставит!
– Уйди отсюда! – устало попросил Олег Александрович и, когда Костя наконец вышел, позвонил кому-то и попросил: – Федор! Зайди! – Положив трубку, посмотрел на Гурова: – Мой заместитель полковник Миронов Федор Федорович. Я на него пока все текущие дела свалил. Вот кому бы я с радостью управление оставил!
Появившийся вскоре невысокий худощавый мужчина в очках вид имел самый невозмутимый, но осунувшееся лицо и круги под глазами говорили о том, что он если и спал, то тоже урывками. Сафронов объяснил ему, в чем дело, а потом напористо добавил:
– Время, Федор! Время уходит! Этих троих нужно расколоть до утра! Мы должны знать, кто их послал и что будет, если они не вернутся.
– Я вас понял, Олег Александрович, – кивнул тот и вышел.
А Сафронов тоскливо посмотрел на диск и спросил:
– Слушать будем?
– Давай для полноты картины, – буркнул Гуров, которому казалось, что он вернулся в лихие девяностые, когда они вот так же работали в порядке аврала, а самые неожиданные и неприятные вводные сыпались со всех сторон, как конфетти на карнавале.
То, что они услышали, даже на слух производило впечатление самое ужасающее: дикие, душераздирающие крики, стоны, мат и злобные, источавшие не столько ненависть, сколько алчность, требования и угрозы нелюдей, которые по должности своей были призваны блюсти закон. Причем, судя по их тону, они действительно могли не только привезти туда Нину с сыном, но и насиловать их на глазах Фартового, чтобы только добраться до тех денег. Ради них они были готовы на все! И Гуров, ни разу в своей жизни не ударивший на допросе задержанного, слушая эту запись, знал, что эти нечеловеческие, животные крики будут еще долго звучать у него в ушах.
Запись кончилась, а два генерала и один полковник сидели и молчали. Да и о чем было говорить, если все уже было до этого переговорено.
Дело в том, что, когда Гуров и Поляков приехали к Сафронову, тот предложил им перекусить чем бог, то есть столовая, послал. Они не отказались и уже начали есть, когда в допросной, а картинка и звук оттуда шли прямо на компьютер генерала, появились Никитин и Евгений. Едва увидев последнего, Сафронов застыл с вилкой в руке и воскликнул:
– Это еще что за хрень? Да быть такого не может!
– В чем дело? – насторожился Гуров.
– Да так… Почудилось… – неуверенно ответил Олег Александрович.
Увлеченно
– Да в бога душу, свет, мать и тридцать три святителя! Так вот чей Женька сын! То-то я обалдел, его увидев, только подумал, что померещилось мне это! Ну, просто одно лицо! Господи! – стонал он, мечась по кабинету. – Ну, ведь всего два месяца до пенсии! Да за что мне все это? Чем я тебя прогневил?
– А поспокойнее можно? – спросил взвинченный не меньше его, но лучше скрывавший свои чувства Гуров.
– А спокойнее в этом городе уже не будет! – язвительно воскликнул Сафронов, разводя руками. – Если вот это, – ткнул он пальцем в сторону компьютера, – выйдет за стены этого кабинета, то лихие девяностые покажутся невинной детской страшилкой!
– Да в чем дело, в конце концов? – рявкнул ничего не понимавший Поляков.
– А в том, что Фартовый – это наша чернореченская легенда! О его делах до сих пор в определенных кругах с восхищением и восторгом говорят, только что песни и эпосы не слагают!
– Ох, уж эти мне бандитские одиссеи! – иронично хмыкнул Поляков.
– Алексей Ильич! А что было бы с вами, при вашем характере и замашках, если бы мой отец вас тогда не отстоял? – тихо поинтересовался Гуров. – Вы пошли бы под трибунал, а что дальше? Я так думаю, что сейчас в Чернореченске слагали бы легенды не о Владе Фартовом, а, например, о Лехе Лихом. Вы как думаете? – Поляков мгновенно заткнулся, посмурнел и даже отвернулся, а Гуров его еще и добил: – Счастье ваше великое, что вам на жизненном пути встретился мой отец! А вот Владиславу не повезло! Ему повстречалась редкостная сволочь, которая ради своих идиотских амбиций сломала жизнь не только ему, но еще и своей дочери с внуком. И это счастье великое для Евгения, что у него есть такой дядя, благодаря которому он нормальным мужиком вырос, а не забитой тварью, в которую эта гадина превратила бы его!
– Он преступник! – резко возразил ему Алексей Ильич, багровый оттого, что его публично ткнули мордой в собственное дерьмо.
– Слушайте, Поляков! – на этот раз очень недобрым голосом заговорил Гуров. – Я в милиции всю жизнь прослужил! И годы те очень хорошо помню! Сколько человек они, как мясорубка, перемололи! Сколько судеб искалечили! Я Владислава не оправдываю, но понимаю его! И мотивы, которыми он руководствовался, тоже! А вот преступник Евгений или нет, может решить только суд, к которому ни вы, ни я отношения не имеем!