Особый район
Шрифт:
— Мути в тебе много, парень, дури всякой. Взялся за работу, значит, делай ее как следует, а не лишь бы как. А у тебя только водка и бабы в голове. И болтаешь много лишнего.
Насчет баб Федор говорил чистую правду. Витя Нос был отменный по ним ходок и не пропускал ни одной юбки. Надо сказать, что и женщины липли к нему, как мухи. Не все, конечно, но многие. Еще до «катаклизьмы» его жена несколько раз устраивала скандалы на весь поселок; поймав его с поличным, грозилась разводом, но почему-то так и не осуществила угрозу. Даже, когда после поездки в райцентр Витя наградил ее триппером, она не ушла от него.
Обычно Витя отмахивался от справедливых упреков Федора, но не на этот раз.
— А вам одна только работа в радость! — вскинулся он. — Ты как вцепишься с утра в свою пилу, так до вечера и не отпускаешь, будто бабу в руках держишь. Артем вообще, здоровый, как сохатый, готов сразу по два бревна таскать. У меня-то столько сил нету, я и одно еле поднимаю, потому и говорю… (Взглянув на его широкие плечи и крепкие руки, любой усомнился бы в его слабосильности, но Витя искренне верил в то, что говорил.) А что до баб, что тут плохого? Жить надо весело, чтобы было потом, что вспомнить. Не так, как…
Тут он резко осекся, заметив нахмуренные брови и встопорщенную бороду Федора. Артем сразу понял, на что хотел намекнуть Витя Нос и почему так неожиданно замолчал. Дело в том, что Федор был очень набожен и слишком серьезно относился к религии, чтобы спускать какому-то балаболу шуточки по этому поводу. Артему нравилось в нем то, что Федор в отличие от некоторых знакомых ему неофитов, стремительно уверовавших в Господа, не афишировал свою веру, не рекламировал ее на каждом шагу и никому не навязывал, подобно распространителям гербалайфа. С ним можно было свободно общаться на любую тему, и он никогда не стремился перевести разговор на религию.
Но каждый вечер после ужина Федор тщательно вытирал стол, вытаскивал из-под нар старый школьный портфель и доставал из него завернутую в чистое полотенце Библию. Потом расстилал полотенце на столе, благоговейно укладывал на него толстую темно-красную книгу с тисненным золотом православным крестом на обложке, придвигал ближе к себе керосиновую лампу, надевал на нос очки и приступал к чтению, которое всегда продолжалось ровно два часа. Все это сильно бесило Витю. Лежа на нарах, он вполголоса выражал свое недовольство.
— Что за люди? — тихо бубнил он, отвернувшись к бревенчатой стене, законопаченной паклей и мхом. — Ничего им не надо, даже отдыхать не умеют! Нет чтобы в карты поиграть. В «тысячу» или хотя бы в дурака…
Он постоянно доставал Артема, предлагая ему подвинуть Федора за столом — не один же он в балке! — и хотя бы вдвоем переброситься в картишки. Артем долго отнекивался, потому что не любил картежную игру, считая ее бессмысленным времяпрепровождением. Вот если бы в шахматы… Но когда он сказал про это Вите, тот только презрительно хмыкнул. А однажды Витя так пристал, что Артем решил проучить его и согласился сыграть. Только с одним условием — играют не в «тысячу», так любимую Носом, а в двадцать одно. И не просто так, а на деньги, пусть и по маленькой.
За два часа Артем выиграл у него зарплату за три года вперед. Это оказалось совсем не трудно,
Федор же, отчитав положенное время, прятал Библию в портфель, разбирал постель и укладывался на нары. Дождавшись этого, Витя заводил вечерний разговор. Начать он мог с любой темы, но любая из них неизменно приводила к одному — к бабам и его с ними взаимоотношениям. Артем, как правило, не прислушивался, и слова Вити пролетали мимо ушей, не затрагивая сознания, как жужжание мухи, попавшей между оконными стеклами. Федор долго кряхтел и ворочался, потом говорил:
— Эх, парень, накажет когда-нибудь тебя Господь за непотребство! О душе бы подумал!
После этого Витя обиженно замолкал, и в балке наступала тишина.
Так продолжалось изо дня в день, но сегодня Артем решился и, когда Федор привычно разложил на столе Библию, попросил:
— Почитал бы вслух, а то тоскливо как-то…
— Хорошо! — легко согласился тот. Артему показалось, что Федор даже обрадовался. — Только читать буду с того места, где вчера закончил. Не начинать же сначала!
— Конечно! — Артем был рад и этому. — Откуда тебе удобнее будет.
Федор открыл Библию на заложенной закладкой странице и принялся читать. Голос у него был звучный, как у проповедника.
«Сказал безумец в сердце своем: „нет Бога“. Развратились они и совершили гнусные преступления; нет делающего добро. Бог с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога. Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного. Неужели не вразумятся делающие беззаконие, съедающие народ мой, как едят хлеб, и не призывающие Бога? Там убоятся они страха, где нет страха, ибо рассыплет Бог кости ополчающихся против тебя. Ты постыдишь их, потому что Бог отверг их. Кто даст с Сиона спасение Израилю! Когда Бог возвратит пленение народа Своего, тогда возрадуется Иаков и возвеселится Израиль». (1. Псалтирь, 52.)
— А-а, Израиль! Так это про евреев? — перебил его Витя, сев на нарах и свесив вниз грязные босые ноги. — Только пишут так, что не поймешь ни хрена… А со мной в классе тоже один еврей учился, Ёська Вольфсон, потом он с предками в Израиль уехал. В школе дурак дураком был, вечно ходил, как в штаны наваливши. А там, говорят, в люди вышел, работает в какой-то ихней крутой фирме. Эти, как их, программы для компьютеров лепит. Такие бабки срубает, что нам и не снилось. Эх, и чего я не еврей?
— А что бы от этого изменилось? — улыбнулся Артем.