Особый случай
Шрифт:
– Понятно. Сколько вызывать машин?
– Все, что есть в наличии.
– Понятно. Будет выполнено.
– Об исполнении доложите. Я на КДП.
– Когда ожидается посадка?
Ивановский перевел вопросительный взгляд на Крылова.
– Когда ожидается посадка в Кольцове?
Ответил Виталий – он уже успел рассчитать:
– Два двадцать.
– Через полтора часа, – бросил в телефон Ивановский. – Успеете?
– Надо успеть.
– Выполняйте!
На пульте вспыхнула лампа: «Радиоцентр». Крылов, уловив утвердительный кивок начальника
– Ивановский. Связались с самолетом?
– Да, связь устойчивая.
– А на меня вы канал связи переключить не сможете?
– Не предусмотрено.
– Тогда запросите: почему решили садиться в Кольцове, а не в Тюмени?
Незаметно и очень тихо стол, за которым сидел начальник управления, окружили все, не занятые на проводке самолетов: главный инженер управления, начальник авиаотряда, Крылов, Витковский…
– Командир 75410-го отвечает, – услышал Ивановский голос радиста в трубке: – «Условия посадки в Кольцове более благоприятные».
Ивановский знал, что в Свердловске погода не лучше, чем в Тюмени, поднял взгляд, оглядел всех по очереди и остановился на Крылове:
– Вы тоже считаете, что в Кольцове условия посадки более благоприятные?
00 час. 55 мин.
Салон самолета № 75410
Девушка плакала. Плакала с закрытыми глазами, откинув голову на стенку буфета, и, если бы не слезы, капавшие с ресниц на щеки и мелко вздрагивающие плечи, можно было бы подумать, что она спит. Спит сидя.
Петр Панфилович стоял перед ней в недоумении: «Что ты там такое сморозила? Приволокли, как куль с картошкой… И что, милая, мне с тобой делать? Утешать? По какому случаю?»
Петра Панфиловича занимала не столько сама девушка, сколько вопрос, что с ней стряслось такое?
«Хм. Так что же тебя так напугало?.. Позволь, но ты ведь, милая, сидела у иллюминатора», – сообразил Петр Панфилович.
– Эй! – покачал он девушку за плечо. – Ниночка, прошло?
Девушка заплакала еще сильней, Петр Панфилович смекнул; «Инна, боже мой!»
– Инночка, – нагнулся он к ней, продолжая осторожно теребить ее за плечо. – Чего ты кричала? Может, я помогу, а? А может, что в иллюминаторе увидела? Ну, что ты там такое увидела?
Он был близок к разгадке, но ему помешала Людмила. Вошла, задернула за собой штору и спросила, кивнув на девушку:
– Ну и как? Жива?
– Жива! – откликнулся Петр Панфилович. – Говорить вот не хочет.
– Это хорошо, что молчит, А вы что хотели узнать от нее?
– Да так, пустяки, – махнул рукой Петр Панфилович, уловив и в голосе, и во взгляде бортпроводницы настороженность.
– Сейчас мы ей дадим успокаивающее, – сказала Людмила.
Открыла свою сумочку, порылась, нашла снотворное – в хабаровский рейс она всегда брала с собой снотворное, иначе из-за пятичасовой разницы во времени там не уснешь.
– Да, – вспомнила она. – У вас, товарищ Веселый, нет случайно
– Ну! – расплылся в широкой улыбке Петр Панфилович. – Я такого с собой не вожу. А вот жароповышающее – это пожалуйста. Могу угостить.
– Спасибо, – отрезала Людмила. – Вот вернетесь в свою Читу, там и употребляйте жароповышающее… А ну, товарищ «заяц», помогите!
Петр Панфилович с готовностью нагнулся, он уже знал, что надо делать – надавить больший пальцем на подбородок девушки. Людмила ловко забросила ей в рот таблетку, дала запить и… Петр Панфилович невольно отшатнулся: в упор на него глядели черные и пустые глаза. И такой в их черной глубине был ужас!.. – Садитесь, – указала Людмила Веселому на контейнер с грязной посудой. – Сейчас я вас накормлю вторым ужином. Вы заслужили. Садитесь. – Но Петр Панфилович продолжал стоять, оглядываясь по сторонам: «Тюрьма… Ни одного иллюминатора. Вот почему тебя, милая, затащили на кухню – здесь нет ни одного иллюминатора!» Вернулась Таня.
– Ну? – спросила ее Людмила. – В порядке?
– Все привязались. Но кто спал – я не будила. Правильно?
– Правильно, – ответила Людмила. – Иди помой вилку и нож, покормим нашего помощника.
– А! – рассмеялась Таня. – почему, думаю, вы его не отправите в кресло? На него приказ командира не распространяется?
– Распространяется! – сообразил Петр Панфилович. – Мое место – шесть «д»!
Людмила резко поднялась и загородила ему выход в салон.
– Куда же вы? Собирались вместе со мной в читинском ресторане…
– Ага, – расплылся в улыбке Петр Панфилович, однако и сам почувствовал, что улыбка вышла жалкой; всюду, куда он ни смотрел, перед ним были черные и стеклянные, как иллюминаторы, глаза девушки. «Что она такое увидела? Наверняка что-то увидела…»
Петр Панфилович, когда надо, мог проявить дьявольскую изобретательность.
– Ой! – вскрикнул Петр Панфилович, «на глазах» бледнея и даже зеленея. – Увидел курицу и… Ой! – зажал он рот рукой, и Людмила тотчас поняла:
– Потерпите, достану!
Она кинулась к буфету, выдвинула один ящик, второй… Когда она повернулась к Веселому с гигиеническим пакетом, того уже и след простыл.
Людмила раздвинула шторы: Веселый был «вне досягаемости» – открывал дверь в хвостовом туалете.
– Чтоб тебя! – швырнула Людмила пакет на столик буфета. – Лови теперь этого «зайца»!
В туалете Петр Панфилович не пробыл и минуты. А когда возвращался, осторожно, стараясь не разбудить пассажиров, выглянул в иллюминатор. Он увидел серебристое, освещенное луной левое крыло самолета, размытый, но тем не менее хорошо различимый круг от винта крайнего двигателя… «Что же там ее ошарашило?..» Петр Панфилович подался к иллюминатору еще немного, его беспокойный и нетерпеливый взгляд скользнул ко второму мотору, ближнему, и Петр Панфилович на мгновение оцепенел: на фоне белых, ярко подсвеченных луной облаков чернели лопасти неподвижного пропеллера… «Вот оно что!»