Особый случай
Шрифт:
– Так он летит в Читу! – воскликнула Инна. – Ой, подохнуть можно. Он летит в Читу! – зашлась она от смеха. – Он летит в Читу!
22 часа 35 мин.
Москва. Центральная диспетчерская (ЦДС) Аэрофлота
К началу ночной смены голубовато-зеленый небо скреб Аэрофлота, где сосредоточены все основные производственные службы, затихает, гасит свои бесчисленные огни, и освещенными остаются только помещения магистрального телеграфа и Центральной диспетчерской службы – второй и восьмой этажи.
В комнатах ЦДС курить запрещено, и все диспетчеры по очереди
И все же ночные смены Владимир Павлович не любил. Вроде все, как говорится, данные «за» – и тишина, и Москвой можно в перекур полюбоваться, и начальства нет за спиной, да я рейсов ночью поменьше. Конечно, если порыться в справочнике-расписании, то ночных рейсов по стране наберется немало. Однако то, что по расписанию, – ЦДС не касается: летят и пусть летят, для контроля за их полетом и проводкой есть районные диспетчеры. Но если рейс из расписания выбился – туг уж, согласно наставлениям; ЦДС должна держать его под контролем до последнего пункта посадки. И такова уж, очевидно, закономерность: большинство задержанных рейсов выпадает почему-то на ночные смены. Не успеешь в 21,00 принять смену, как на электронной карте начинают мигать цифры – пошли задержанные… «Ладно, – затянулся в последний раз Владимир Павлович, – надо заняться сибирской трассой, там эти чертовы циклоны такое натворили!» Притушил окурок, бросил в урну, сверил часы с настенными и быстрым шагом направился на свой КП. [4]
4
Командный пункт.
У двери со стандартной табличкой «Посторонним вход воспрещен» задержался, набрал, нажимая кнопки, нужный шифр, замок щелкнул, в дверь мягко подалась вперед. В огромном кабинете два стола – его, руководителя полетов, и старшего диспетчера. Между ними не большой столик с белыми телефонами прямой связи, среди которых выделялся с надписью «Министр ГА». [5] Электронная карта внутрисоюзных линий на одной стене, а другая – сплошное стекло, за которым лицом к руководителю полетов сидели диспетчеры по зонам, переводчики, дежурные сектора инженерно-технической службы, сектора радиосвязи. Каждый из них был отделен друг от друга такой же стеклянной стеной, но отсюда, с поста руководителя полетов, они были видны все и с любым можно было мгновенно связаться по селектору. Слева от поста руководителя полетов – щиты с картами, на которых отмечены трассы, зарубежные диспетчерские пункты и их радиотелеграфные коды для связи.
5
Гражданской авиации.
Все, что было развешено и установлено в этом кабинете, напоминающем зал, так или иначе связано с полетами: карты, схемы, графики с данными самолетов и посадочных полос портов, светящийся макет московского воздушного узла со всеми коридорами входа и выхода, черный экран дисплейта, [6] на который цифровым кодом выдавалась погода по нужным портам, многочисленные телефоны с номеронабирателями –
6
Дистанционный демонстратор.
На карте под названием каждого порта светились три глазка индикатора: верхний, красный, сигнализировал о закрытии, причем цифра на нем говорила о причине. 1 – ремонт ВПП, [7] 2 – низкая облачность, ниже посадочного минимума, а он сейчас для большинства портов установлен в 80 метров, 3 – плохая видимость, туман, 4 – шквальный ветер, 5 – гроза… А ниже, под красным индикатором, – сигнализаторы задержанных рейсов.
На селекторе вспыхнула лампочка – сектор международных линий.
7
Взлетно-посадочная полоса.
– Париж выпустил. Расчетное время приземления в Шереметьеве – два пятьдесят.
– Понял. Доложите о проходе государственной границы.
Владимир Павлович поднял взгляд – над стеклянной стеной висели двое часов – на одних время московское, а на вторых – по Гринвичу. «Два пятьдесят по Гринвичу. Значит, в Шереметьеве сядет в четыре пятьдесят».
Парижский рейс тоже был из числа задержанных, хотя и не по метеоусловиям. Владимир Павлович отметил в журнале расчетное время прибытия – 4.50 и нажал на кнопку «Восточный сектор».
– Сколько в Свердловске осталось задержанных?
Через стекло он видел, как «восточный» поднял голову и перевел взгляд на электронную карту – у него была точно такая, только «половинка», восточная часть страны.
«Восточным» диспетчером в эту ночь был Александр Иванович Козырев – в прошлом летчик-истребитель. Дослужившись до полковника и отстраненный от полетов врачами, Александр Иванович еще год прослужил на КП руководителем полетов, а потом ушел в запас – слишком тоскливо было смотреть из застекленной вышки на самолеты, на товарищей, которые в шнурованных высотных костюмах и гермошлемах усаживались в кабины, докладывали о готовности…
Вопрос руководителя полетов о задержанных рейсах в Свердловске его удивил: «В чем дело? У него же своя электронная карта!» Александр Иванович повернулся к оператору, которая принимала радиограммы и по их данным вносила коррективы в показания карты с помощью переключателей на пульте.
– Девять, – шепнула оператор, производя переключения.
– Девять, Владимир Павлович, – доложил Коз рев, и тотчас на карте цифра 12 сменилась на 9.
– А сколько на подходе с востока?
– Семь. За тридцать первое марта и первое апреля.
– Так. Ясно. Разберитесь, почему на карте была неправильная информация, – приказал руководитель полетов и отключился.
«А чего разбираться? Опять зазевалась оператор, – нахмурился Козырев. – А попробуй укажи ей, опять за свое: „Я же не машина! Радиограмма на пульте и трех секунд не пролежала“. Ей, никогда не сидевшей за штурвалом, так и не понять, что в воздухе дело решают даже не секунды, а мгновения». Правда, если разобраться, работа в ЦДС больше бумажная – все «на карандаш», главное твое дело – «Рабочий журнал диспетчера ЦДС». И не так уж часто, конечно, требуется твоя реакция и мгновенность действий летчика-истребителя, когда пускается в ход пароль «самолет», открывающий перед диспетчером все каналы связи, включая и правительственные, и приводящий в действие гигантский механизм Аэрофлота, дремлющий до поры до времени, до особого случая…