Осознание ненависти
Шрифт:
— Он не мог поступить иначе, — возразил Холмов. — Ведь в коридоре его видела горничная. Если бы Кличев промолчал, то навлек бы на себя еще большие подозрения. Не так ли?
— Да, очевидно. Но были ли у него причины желать Дворскому смерти?
— Кличев хотел купить этот дом и не раз заявлял о том, что уже считает его практически своим.
— Но Дворский-то и не отказывался продавать дом. Он лишь выжидал. — Шердаков сурово посмотрел на Холмова. — А как нам увязать со всем этим убийство полковника
Взгляд Холмова стал задумчивым.
— Пока не знаю. Но, если Кличев находился в коридоре, никто другой просто не мог взять ключ! Это-то вы не станете отрицать?
— Вероятно, вы правы. И тем не менее… Можем ли мы полагаться на показания доктора Энского?
— Простите?..
— Кличев утверждал также, что следил за Поляковым, когда тот поднимался на третий этаж. Теперь ответьте: если бы Кличев собирался совершить убийство, стал бы он попусту тратить время? Ведь Энский мог в любой момент выйти из ванной!
— Но вы забываете, что у Кличева есть жена! Они могли действовать сообща.
— Друг мой, Энский знает об этом не хуже нас с вами.
— Но зачем доктору нас обманывать?
— Подумайте, — Шердаков затушил сигарету. — Что, если Энский вовсе не поднимал никакого ключа?
— Мне кажется, капитан, — резко произнес Холмов, — вы пытаетесь оправдать Кличева!
— Нет, я лишь хочу избежать логического капкана, поставленного убийцей.
— Энским?
— Я же сказал вам: убийцей. И оставим пока этот разговор. Вы встречались с девочкой?
— Да. На картине Полякова была изображена женщина, вполне соответствующая описаниям Жени, но тем не менее это не мать Каролины.
— Что это значит? — требовательно спросил Шердаков. — Неужели Поляков рисовал сразу две примерно одинаковые картины?
— Не думаю, — Холмов покачал головой. — Мне кажется, все намного проще. То, что было изображено на картине, показалось Каролине настолько ужасным, что никак не могло быть ее матерью!
— То есть ваша супруга и девочка видели одно и то же лицо?
— Вот именно. Но восприняли совершенно по-разному.
Шердаков нахмурился и поджал губы.
— Да, такое вполне возможно. Значит, все-таки Поляков? — Он помолчал, усиленно над чем-то размышляя. — Но если верить Кличеву, Поляков никак не мог совершить убийства! Вот если бы он не поднимался на третий этаж, тогда… Кто-то играет с нами в дьявольски хитрые игры! Все до невозможности запутано. Словно мы смотрим пьесу, автор которой — психически неуравновешенный человек. Атмосфера ужаса и нереальности буквально захлестнула дом. Ну что ж, постановка пьесы весьма недурна, а убийце удается оставаться в тени. Надолго ли?
— Кстати, полковник считал Полякова сумасшедшим, — заметил Холмов.
— Неужели? — с иронией отозвался Шердаков. — Значит, автором учтено и это?
— Все
— Полностью согласен с вами, — Шердаков взял из коробки новую сигарету и понюхал табак. — Мы не знаем, кто убийца, но уверены, что он находится в этом доме и к тому же располагает неопровержимым алиби. Весьма изощренная личность, не правда ли?
Холмов промолчал.
— Да-да, весьма. Убийца с фантазией, — продолжал Шердаков. — И фантазией чудовищной! — Вспыхнула спичка, и капитан окутал себя облаком дыма. — Меня занимает сейчас тайна написанной Поляковым картины. Я намерен еще раз допросить его, и не откладывая. К сожалению, Поляков упрям и всячески избегает темы, которая, по непонятной нам причине, его пугает. Но я знаю, как заставить его заговорить!
Глава X
Необычный десерт
Обед, во время которого практически не было произнесено ни слова, подходил к концу. Неожиданно Шердаков нарушил молчание и спросил у вошедшей в столовую хозяйки:
— А что, Марта Анатольевна, вы никогда не позировали для картины? — при этом он бросил косой взгляд на Полякова, лицо которого тут же превратилось в напряженную маску.
Марта Дворская поставила на стол яблочный пирог.
— Нет, никогда, — в ее устремленном на капитана взгляде было недоумение. — А почему вас это интересует?
— Да так, — Шердаков взял салфетку и тщательно вытер губы. — У вас удивительно выразительное лицо. А среди нас все-таки есть художник.
— Нет, я никогда не позировала господину Полякову.
— Жаль. Получилась бы неплохая картина.
— Вы, конечно же, шутите? — Марта Дворская, очень бледная, с красными запавшими глазами, перевела взгляд с Шердакова на Полякова. — Я отказываюсь понимать вас, капитан! Может быть, вы, господин Поляков, объясните мне, что все это значит?
Поляков нервно сорвал с груди салфетку и бросил ее на скатерть.
— Простите, но я и сам ничего не понимаю, — его тон был откровенно вызывающим. — Капитан уже выпытывал у меня нечто подобное и получил, на мой взгляд, достаточно ясный и лаконичный ответ: я не пишу картин. И никогда не просил кого бы то ни было позировать мне!
Поляков встал, но выйти из-за стола ему не удалось: все остальные по-прежнему сидели на своих местах.
— Не горячитесь, молодой человек. Не горячитесь и, пожалуйста, сядьте, — твердо произнес Шердаков.
Поляков, видя, что теперь уже все без исключения смотрят на него, безвольно опустился на стул. Его лицо исказила гримаса страдания.