Осталось одно воскресенье

Чудовская Элла

Каменная плитка на полу приятно холодила босые ступни – Софи так и ела стоя, облокотившись о столешницу бедром. Пришел большой пушистый отцовский кот. Потерся об ноги, промурчал подобострастно. Софи отщипнула кусочек ветчины, дала коту.

– Ты что?! Ему нельзя! Брысь отсюда! – Джесс шуганула отцовского любимца. – Готова? В этом поедешь, что ли? О боже.

Софи пожала плечами в ответ на закатывание глаз папиной младшей подружки, поправила лямку сарафана:

– Можем ехать.

Джессика когда-то сама работала мастером по маникюру, хорошо разбиралась в организации работы салона и была весьма привередливым клиентом, требующим максимального

внимания и комфорта. С момента их появления на двери заведения появилась табличка «Закрыто». Все сотрудники собрались вокруг двух красоток и приступили к «облизыванию».

Через три часа по узкому бульвару бок о бок шли две блондинки с острыми яркими ногтями и мохнатыми, как ядовитые гусеницы, ресницами. В небольшом мультибрендовом бутике их появлению были преувеличенно рады. Золотая карта работала безотказно – на то она и золотая. Через час у Софи был собран полный летний гардероб. Джесс и себя немного порадовала обновками. Совсем чуть-чуть.

– Ха-ха-ха! – Анна встретила их появление прямо-таки сардоническим смехом. – А вот и сестренки пожаловали! Фантазии на разные наряды не хватило?

Отец отложил книгу, снял очки и посмотрел на них немного грустными глазами безо всякого выражения. После дневной сиесты ему требовалось несколько часов для восстановления жизненного тонуса. Он любил проводить их на тенистой северной террасе, под легкий шелест фруктового сада. Всё больше времени на подзарядку, всё меньше – на саму жизнь. Еще не вечер. С его дочерью произошли значительные перемены: проявилась нежная красота очерченного светлыми прядями небольшого личика, глаза стали выразительнее, взгляд – глубже, фигура обрела изгибы, ноги – длину. На нее можно было смотреть уже почти с удовлетворением. Возможно, она ему еще понравится, его дочь. Роберт признавал, что девочка в большей мере похожа на его родню, чем на свою красавицу мать. Однако он не умел искать компромиссы, когда речь шла о прекрасном.

– Софи, ты шла бы к бассейну. Неприлично носить такой цвет кожи. Бледна как немочь.

Девочка показала язык и ушла шаткой неуверенной походкой, аккуратно ступая через швы плитки серебристыми босоножками на платформе. Белое утягивающее платье смотрелось на ее фигурке больничными бинтами. На мускулистой, загорелой Джесс платье казалось змеиной кожей.

– Иди ко мне. – Роберт слегка похлопал по ноге ладонью.

Джесс покачала головой, повела бедром и охотно исполнила пожелание своего господина. Обвила руками плотную шею, замурлыкала на ушко.

Анна не смотрит на них. Не громко, но четко произносит в сторону:

– Я вот думаю, что мы будем с ребенком делать? Мы же не можем таскать ее за собой по клубам каждую ночь.

– Почему это? Она только приехала! Пусть девочка отдохнет! – вскидывается Джессика.

Роберт приобретает озабоченный вид:

– А через ночь, по-твоему, можем?

– У нее наверняка и школьное задание на лето есть, и, может быть, стоит ее познакомить с ровесниками? – Анна снимает солнцезащитные очки и смотрит большими темными глазами на Роберта.

– Я решу. – Роберт поднимается. Он раздражен, движения его резки. Джессика то ли спорхнула с его колен, то ли была сброшена. – Принесите мне черный чай в кабинет.

Джессика пыталась испепелить Анну взглядом, та отвечала ей ласково и смертоносно. Проплыла мимо, дыша шелками, духами, прочими воздушными эфирами, прямая и легкая. А-ха-ха-ха! – залилась колокольчиком в глубине виллы.

Софи разложила на кровати покупки. Она не знала, нравятся ли ей вещи, которые

она купила, нравятся ли ей светлые широкие дорожки поверх глянцевого полотна ее густых волос. Из зеркала на нее смотрел чужой, другой человек. Не она. Софи не было в этой комнате. Она продефилировала по комнате туда и обратно. Чувствовала себя странно. Странным было тело, выставленное узким платьем напоказ. Странными были мысли в голове с новой прической. Она смотрела на себя странным взглядом из-под тяжелых ресниц. Все ее движения странно замедлились. Отчего-то вспомнилась пьяная старая женщина с разбитым коленом. Накрыло странным стыдом. Сбросила обувь. Стянула платье. Сгребла все вещи и затолкала в шкаф одним большим комом. Надела купальник, собрала волосы в высокий хвост, прошелестела босыми пятками по деревянным ступеням, каменным полам, вниз и наружу. На мгновение замерла. Залитый солнцем бассейн в раме открытой двери дома слепил отраженным светом. В густой темно-зеленой кроне апельсиновых деревьев горели оранжевые мячики. Темной отполированной древесиной светила садовая мебель. Темные, без единого участка светлой кожи, тела на стоящих рядом лежаках пришли в движение. Джесс вытянула длинную ногу, полюбовалась ею и закинула на бедро Роберта. Он обхватил узкую ступню пальцами и сжал.

Тонкие волоски на голой шее Софи шевельнулись. Она оглянулась. За ее плечом стояла Анна.

– Может, в другой раз, малыш? Чаю не хочешь? Я заварила, а пить, похоже, некому.

Быть кем-то другим? Кем-то, кому не странно, не больно, не стыдно? Да!

Не Джесс. Не такой, как она: пустоголовая, белокурая зверушка. Не такой, как отец: беспринципная бессмысленность под камуфляжем довольства. Не такой, как терпеливая и недобрая Анна. И не такой, как Карла, предавшая, бросившая ее! И уж тем более не такой, как мать, прячущая в мелочном желчном нарциссизме разочарования и неудачи.

2

После шторма бывает по-особенному тихо. Ветер длинными перьями растягивает облачную пленку по бледно-голубому небу. Солнце мягко смотрит сквозь небесное кружево и медленно скатывается по второй половине дня к синему, в белых барашках пены морю. Серебристые рыбки жестких листьев старой оливы с сухим шелестом ныряют в теплом соленом воздухе. Вокруг узловатого ствола серым шестиугольником стоит деревянный стол, отполированный ветрами до блеска. За столом кипит работа: белоголовый мальчишка соединяет мягкими канцелярскими скрепками рейки с просверленными дырками.

– Деда, а ты мне все палочки просверлил?

– Проверь, мог и пропустить.

Мальчик перебирает разложенные в строгом порядке разноразмерные детали. Выбирается из-за стола, подходит к деду. Дед сосредоточенно трет ножку венского стула мелкой шкуркой. Тончайшая пыль вырывается из-под его руки и, легкая, стелется по воздуху дымком, не умея повторить облачный рисунок.

– Ян, не стой по ветру, обойди с другой стороны. В глаза попадет – от бабули прилетит нам обоим.

– Что будет потом?

– Когда прилетит?

– Бабуля не злая. Когда ты очистишь стул, что будешь делать?

– Потом я покрою стулья лаком, и они будут блестеть как новые. Ты закончил своего человечка?

– Нет еще. Можно я тоже попробую?

– Закончи одно дело, потом берись за другое… Тебе помочь?

– Я хочу сам.

Дед с внуком продолжают трудиться. На соседнее деревце садится стайка небольших желтоголовых птичек. Пичуги устраивают суету в густой кроне, звонко крича, сливаются в одном непрерывном свисте.