ОстанкиНО
Шрифт:
Телевизионного режиссера Александра Есаулова съедала испепеляющая страсть.
Брюхо!
Он его обожал, лелеял, с ним вёл исповедальные беседы.
После обильного и вкуснейшего обеда в Останкино брюхо благодарно урчало, бормотало сказки.
– Ну как, милое? – спрашивал Саша.
– Сытно, – откликалось брюхо.
– Может, чего еще?
– Фисташек. С солью.
– Будет сделано!
– И молочком запить. С земляничным сиропом.
– Бегу,
Но разве любимое брюхо сам накормишь? Тут требуется постороннее вмешательство. Нужна женщина!
Вечером Александр усаживался к интернету. Нырял в океан женских чар.
В переписке он не ограничивал себя никакими рамками. Предпочитал москвичкам провинциалок. Даже из ближнего зарубежья.
Так грузинка Тамара радовала его перченым лобио.
Молдаванка Лариса тефтелями в виноградных листах.
Но больше всего Саше угодила белоруска Мария. Он восклицал:
– Друзья мои! – глаза его сияли, как сахарные оливки. – Вы когда-нибудь пробовали телячьи понюшки? Нет?! Печется ячменный коржик. Сверху тушеное в томате мясцо. Потом кукурузный блин. А на макушке – филе из гусиных гузков.
– А как сама? Мария? – глотали слюну коллеги.
– В смысле?
– В смысле постели?
Саша минуту-другую оторопело глядел на приятелей:
– Пять минут удовольствия, а столько возни. То ли дело – понюшка!
И вот дождался! Не спит сатана…Над брюхом нависла грозовая напасть.
Дело в том, что до обильного обеда к Александру лучше было не подходить. Голодное брюхо агрессивно требовало козла отпущения.
Однажды подвернулась Лида. Новенькая, администратор.
Она с ошибкой оформила одну из эфирных кассет. Саша, побагровев, заорал:
– Матку вырву!
Лидочка ни слова не произнесла и накатала жалобу начальству, мол, господин Есаулов изверг и сатрап.
Руководство вызвало Сашу.
– Александр Никанорович, – заиграл желваками босс, худой, жилистый, в профиль смахивающий на ястреба, – еще одна жалоба, и вы уволены.
– А как же обожаемое брюхо?! – чуть не взвыл белугой Саша.
… Лидусю он решил растереть по стенке.
Тюремный жаргон он сменил на елей и мёд.
Загонял Лиду в яму с кольями по всем правилам изощренной охоты.
Поручал ей невыполнимое, подталкивал к явным ошибкам, всё время был ею недоволен.
Рано или поздно сорвется девка. Соберет манатки и – чао, бомбино.
И она сорвалась. Повторно настрочила жалобу.
Сашу уволили.
Пару месяцев он, не выходя из дома, ел столько, сколько вмещает брюхо. От испуга уничтожил все стратегические запасы. И заработал чудовищный понос. Медвежья болезнь взяла за горло.
Угроза сесть на хлебушек с водицей сводила с ума.
Саша кинулся заниматься
Вот жизнь! Не судьба, а смертная пытка. Каждое утро просыпаться, как на плаху.
– Давай, Сашенька, вертись, – в салоне автомобиля молило брюхо. – Или ты меня разлюбил?
– Да я из кожи лезу!
– Не любишь ты меня… – горестно вздыхало брюхо.
– Прожорливая гадина! – вдруг огрызнулся Саша. – Будь ты проклято!
Брюхо вместо ответа забулькало желудочным соком.
Наконец, повезло. Вспомнили! Позвали! Предложили работенку еще покруче прежней.
Выдали царский аванс. Пообещали в конце месяца премию.
От восторга Саша закатился в «Пекин». Заказал блюд, как на званый обед.
– Гости когда подойдут? – склонил седую голову метрдотель.
– Я и есть гость.
– Вы всё это один съедите? – изумленно поднял брови служивый, указывая на белугу в томате, поросенка фаршированного фруктами, гору гусиного паштета.
– Сомневаетесь? – облизнулся Александр.
– Феномен! – уважительно оскалился метрдотель.
Саша тут же вгрызся в поросятину. Намазал на ломоть хлеба с вершок черной икры. Жадно глотнул клюквенного морса.
И помертвел.
Ничего! Никакой внутренней радости!
Брюхо угрюмо молчало. Видно, всерьез разобиделось на хозяина.
А через минуту уже ничего не лезло в глотку. Ни крошки.
Александр покинул «Пекин» под смешливый шепоток официантов. Метрдотель на прощание даже не кивнул головой.
Сашины яства остались почти нетронутыми.
Утром вспомнил вчерашний конфуз, и желание ехать в Останкино как отшибло.
Ради чего? Пустое…
Но на работу пошел. Как без денег?
Вечером же сел за интернет, вызванивать девок.
Приехала якутка. Накормила строганиной. Брюхо скрутило, как от помоев.
Выгнал якутку. Сдавил могучими ладонями виски.
Может, в Лидусе дело? Обидел ее, вот его и карает Господь?
Срочно поехал к ней со слезными извинениями.
Лида-то простила, а брюхо, похоже, нет.
Любую пищу отторгает напрочь.
Кинулся Саша по церквям, зажигал пудовые свечи, ползал на коленях перед намоленными иконами, исповедовался со стоном и придыханием.
Нет отдачи!
Тогда закатился к сатанистам. Откушал рагу из черного кота. Хлебнул самогон на яде гюрзы. В дикой ярости на клочки разорвал Библию.
Опять ничего…
Сел на водопроводную воду и сухарики из «Бородинского». Это кушанье брюхо еще терпело.
Саша угасал на глазах. Худел бедолага. Руки его тряслись. Поясницу стянуло огненным обручем. Язык заплетался.