Остановись, мгновенье!
Шрифт:
И рыбу видели, и пытались её загарпунить, но навыки охотников нам не давались, так что остались все без ухи, что называется, не солоно хлебавши.
Зато «созрело» главное пиршество – шашлык.
Карачаевцы Керим и Хасан, коренастые мужчины средних лет, пригласили всех «за стол» – расстелённую скатерть, накрытую хлебом-солью, зеленью – непременной добавкой к мясу и всем, чем бог послал.
Водка – а как без неё? – и гранёные стаканы в центре, сполоснутые в холодной горной реке.
Хасан достал из ножен кинжал, и стал нарезать
Пошли тосты за дружбу великого русского и карачаевского народов, за сотрудничество Пятигорской маслосырбазы с Нальчинским побратимом, за дружбу хороших людей.
Много-много ещё звучало различных слов под благодатным небом Кавказа, в одном из живописнейших его мест, в долине Махар-Су.
После застолья, сытые и весёлые люди разбрелись по кустам и окрестностям, знакомясь с местной флорой и фауной.
Вечером здесь солнышко быстро садится. Оно уже намеревалось прыгнуть за гору. Стали устанавливать палатки, готовиться ко сну.
Мне раньше не приходилось бывать в походных условиях, никогда не ночевал в горах, не имел даже с собой тёплой одежды, ведь это на равнине – бархатный сезон, жара, а ночёвка в горах в костюмчике ночью не предвещала ничего хорошего…
Мои родственники сами в таких делах не намного опытнее, но о них позаботились их карачаевские друзья, я же был здесь «прицепом». Хорошо ещё, что нашёлся лишний спальный мешок, но он оказался не по росту малым, где-то по грудь.
Что есть, то есть. Полный впечатлений, я залез в него и вскоре «отрубился», устав, как и все, за день.
Проснулся часа в три ночи от холода, подсознательно пытаясь влезть поглубже в спальный мешок, но это никак не получалось, как ни старался. Промучившись в полудреме около часа, я уже дрожал, как цуцик, и вынужден был выбраться из ненадёжного ночного убежища и огляделся.
Мои товарищи мирно посапывали, забравшись с головой в свои спальники. Я поискал, что бы ещё на себя надеть, но в палатке решительно ничего не было. Подгоняемый холодом, выскочил наружу. Стояла тёмная южная ночь, из-за высоких деревьев почти не видно было луны, свет которой едва пробивался сквозь густую крону деревьев.
Делать нечего, я решил побегать по окрестностям, чтоб хоть как-то согреться. Зубы выбивали устойчивую дробь, мне казалось, что я промёрз насквозь. В жизни так никогда не замерзал.
После получасового бега, дрожь прекратилась, но согреться не удавалось. Услышав шум реки, повернул в её сторону, среди деревьев в ранней рассветной зорьке блеснула водная лента. Побежав вдоль русла, вскоре увидел деревянный мост, не лишённый изящества для этих глухих мест, словно чудом возникший и манящий к себе закруглёнными перилами.
Что за мастер-плотник сработал это произведение деревянного зодчества в глухих местах, не пожалев своего труда и
Я приблизился и не поверил своим глазам: на поверхности моста блистала изморозь. Иней лежал плотным слоем, и от вида его мне вновь стало не по себе. «В конце концов, – мелькнула мысль, – чего я мучаюсь, есть ведь ещё средство для быстрого сугрева – можно и костерок развести».
Решительно двинулся к нашему лагерю. Приблизившись, услышал голоса. Понятно, в такую ночь не только я замерз, почти все мои товарищи повылезали из своих мешков. На прежнем месте кострища потрескивал, метался красный огонёк, а в руках у окружавших его мужчин и женщин отсвечивали гранёные стаканы.
– Ребята, и мне налейте, пропадаю! – Воскликнул я, приблизившись. – Борис Тихонович, стоявший ко мне спиной, обернулся и приветливо развёл руками, словно пытаясь обнять.
– А мы потеряли тебя, Гриша, – засмеялся он, – ты на свидание к медведице что ли бегал?
Все дружно загыкали. Видно было, что они уже «приняли на грудь», расслабились и им было хорошо.
– Однако вовремя ты подоспел, водку-то вчера почти всю выпили, одну бутылку я вот заныкал, как старый поклонник Бахуса, предвидел, что грядёт завтра, то есть сегодня! Так что благодарите меня, неразумные!
Все с воодушевлением стали похлопывать Бориса Тихоновича по плечу, женщины подарили по поцелую. Мне он налил полстакана водки, я выпил и вскоре почувствовал теплое блаженство, разливающееся по телу.
Согревшись и позавтракав, все стали собираться в путешествие вверх, к истокам реки.
Вот тут и пригодился вездеход. Брезентовый верх с него сняли.
Мы въехали в долину. По краям нас величественно окружали заснеженные вершины хребтов, все сидели в кузове вездехода, а он нёсся прямо по руслу реки. Водитель знал, что делает, а для нас это явилось необычным и восхитительным!
Горная речушка была, что называется, по колено воробью. Все держались за поручни борта из-за тряски по камням, вездеход мчался вверх по течению так, что брызги летели из-под колёс.
Взошедшее солнце образовало радугу и мы, словно полубоги в её свете, мчались на железной колеснице вперёд!
Женщины визжали от восторга, а может и от страха. Езда с препятствиями удалась на славу! Проехав с полчаса по реке, ставшей совсем узкой, мы вышли на поляну, где нас встретили двое пастухов. Рядом паслась отара овец.
Завязался разговор, пастух, что постарше, рассказывал о своей нелёгкой, продутой ветрами и омытой дождями, заносимой внезапными зарядами снега, чабанской жизни. Мы с интересом его слушали, задавали вопросы.
Тут я увидел на противоположной стороне речки заросли малины, уходившие оврагом в сторону от речки. На её ветвях краснела крупная спелая ягода.
Перейдя по камням водный поток, углубился в кустарник. Увлёкшись, с наслаждением ел и ел сочную, сладкую ягоду, только успевая класть в рот, забираясь всё глубже в малиновое царство.