Остановите самолёт - я слезу

Севела Эфроим

– Самая тёплая вода в мире!

– Самая солёная!

– Самая ласковая!

Мы вопили от наслаждения и с каждой минутой всё больше бурели от восторга.

Когда же мы вышли из воды, наша радость померкла.

Мы походили на чернокожих дикарей, заляпанные с ног до головы пятнами мазута. И от нас остро воняло нефтью. Одним словом, будто выкупались в дерьме. Живая картинка. Как говорят, с натуры.

Символично, неправда ли? Вот так, скуля от восторга. мы бросились в объятья к Израилю и вышли из этих объятий, словно нас ведром помоев окатили.

А кто

в этом виноват? Да никто. Мы ожидали одного, а Израиль – это совсем другое. И не самое лучшее в мире. А так, серединка на половинку, и хромает на обе ноги и даже на голову.

Я сделал такой вывод: пока евреи жили в изгнании, среди других народов, где их всегда, скажем мягко, недолюбливали, они старались, из кожи лезли, и работать лучше остальных, и вести себя примерней, чтоб – Боже упаси – не навлечь на себя гнева, не вызвать косых взглядов. Построили своё государство, стали сами у себя хозяевами и распоясались. Крой, Ваня. Бога нет! Мы у себя дома, кого стесняться?

Превращение еврея в израильтянина начинается с того, что он перестаёт стесняться окружающих. В этой стране, если вы встретите человека, аккуратно одетого, значит, это турист. Туземный еврей ходит так, будто он спал в этой одежде и ещё забыл причесаться. Нижнее бельё торчит из-под рубашки, трусики лезут наружу из штанов. А чего стесняться? Мы же у себя дома. Здесь нет антисемитов. Почти вся страна, будто её эпидемия охватила, ковыряет в носу. Указательным пальцем. Запустив его глубоко-глубоко. До аденоидов. А когда их нет, то попадают в мозг.

Человек сидит за рулём, палец свободной руки – в носу. Читает газету – ковыряет в ноздре. Мама гуляет с ребёнком: и ребёнок, и мама втянули пальны глубоко в нос. будто магнит их всосал. Даже влюблённые парочки, никогда бы не поверил, если б не видел сам, своими глазами, убирают пальцы из ноздрей лишь когда надо целоваться.

Вам смешно, а мне грустно. Потому что пока не попал в Израиль, верил, что народ наш – один из самых культурных, что мы – народ Книги. С большой буквы. Теперь, на основе моего международного опыта, я должен признать, что мы далеко не те, за кого нас принимают даже наши друзья. А что касается Книги, то нас больше интересует чековая книжка.

Такова се ля ви. Как говорят французы. И один мой бывший клиент. Теперь – гражданин Израиля. В прошлом он был крупным советским юмористом, а когда власти позволяли, то и сатириком. Его выступления с эстрады даже в голодные годы, при карточной системе, вызывали здоровый советский смех в зале.

Это он своим острым сатирическим взглядом заметил и мне показал, что в Израиле все поголовно не вынимают палец из носа. Сатирик! Ничего не попишешь.

Кстати сказать, он этот факт пытался обыграть и даже заработать на пропитание. Был там конкурс различных эмблем, и он послал туда проект нового герба государства Израиль. Еврейский с горбинкой нос в профиль, проткнутый снизу насквозь перстом. И, конечно, обрамление: венок из апельсиновых веток с золотыми плодами.

Премии он не получил, но зато куда следует его вызвали и отечески спросили, не агент ли он КГБ и не собирается ли бежать из Израиля, не

вернув долги Сохнуту. Юморист из России Израилю не очень понадобился. Здесь есть один Эфраим Кишон, и на маленькую страну его предостаточно. Нашему же юмористу подыскали довольно хлебную работёнку. В погребальном обществе. У нас это называется: похоронное бюро. Нельзя сказать, что работа непыльная – всё же приходится могилы рыть в скальном грунте. И даже рвать динамитом. Но зато есть свой бутерброд. И даже с маслом. И даже с кошерной колбасой.

Чувства юмора на новом поприще он не лишился. Погребальное общество держат в руках люди религиозные, и, принимая его на работу, попросили не анкету заполнить, а спустить штанишки, дабы подтвердить своё еврейское происхождение. Поскольку следов обрезания обнаружить не удалось, над ним, голубчиком, совершили древний и кровавый обряд в преклонном возрасте, после чего он два месяца ходил раскорякой, как моряк по суше после шторма.

Любопытные, которым во младенчестве тоже не удосужились кое-что отрезать, с замиранием сердца спрашивали:

– Вам это сделали под наркозом?

Бывший юморист, не моргнув, отвечал:

– Нет. Под микроскопом.

В последнее время его юмор стал приобретать профессиональный, похоронный характер. Своему бывшему соседу по Дворянскому гнезду, которого тоже угораздило вляпаться в Израиль, он дал дружеский совет, вводя в курс местных обычаев:

– Все новоприбывшие пользуются скидками и привилегиями только первые три года. Не платят налогов, учат детей бесплатно в школе. И хоронят их за счёт мирового еврейства.

Похороны за свой счёт в Израиле – дорогое удовольствие. Можно разорить вдову до конца её дней.

– Поэтому, – пояснил юморист, – важно уложиться в эти три года. Можно умереть хоть за день до истечения законного срока. Этого тоже достаточно, и у вдовы не будет повода проклинать своего покойного супруга-шлимазла, который даже умереть вовремя, и то не смог.

Это шуточки. А если всерьёз, так после того, что было, на приличном расстоянии, когда всё плохое забывается, я вспоминаю об Израиле с тоскливым чувством. Начинает сладко и печально ныть под ложечкой. Появляется чувство какой-то вины, и к глазам подступают слёзы. Так вспоминают больного родственника, незадачливого, не любимого соседями, одинокого как перст, и для тебя тоже единственного на всей земле.

И вот послушайте, какая другая символическая картинка возникла передо мной, когда, не чуя ног под собой от счастья, я удирал из Израиля, уже сел на пароход, и он, загудев, отчалил, и Хайфа, стала удаляться, и никто за мной не гнался и не требовал выплатить долги мировому еврейству. Я сидел на палубе греческого парохода, и израильский берег растворялся в дымке за бортом, и из всего, что я пережил на том берегу, в памяти возникло лишь одно.

Я приехал в гости в Мевасерет Цион – маленький посёлок для новых репатриантов в Иудейских горах под Иерусалимом. Мой друг встретил меня на автобусной остановке в прорубленном в скалах ущелье и повёл по асфальтовому серпантину. чтобы по мостику перейти на другую сторону шоссе.