Остановка последнего вагона

Гольцов Кирилл Вячеславович

Маша решительно зашагала куда-то влево, даже не обернувшись.

— Погоди. Ты слышишь?

Она замедлила шаг, потом полуобернулась и, почему-то глядя только на Анатолия, бесцветно ответила:

— Я скоро вернусь. Хочу в туалет!

— Ладно, только не задерживайся там. А то эти девчонки как уйдут, так и с концами, — хмыкнул Александр, а Маша, снова показав нам свою спину, стремительно удалилась за помигивающие экраны, где мелькала на располагающем синем фоне скачущая информация о бесконечных рейсах.

— А знаете, я немного за неё беспокоюсь, — доверительно сказал мне Анатолий, приблизившись

и нагнувшись, чтобы наши лица оказались на одном уровне. — Я кое-что слышал от Маши и мне кажется, что добром всё это может не кончиться.

— Возможно… — промямлил я, зная это практически наверняка.

— Может быть, вы сходите вместе с ней? — обратился Анатолий к Лене, но та замотала головой и слабо улыбнулась.

— Я немного боюсь полётов, поэтому могу засесть в туалете совсем надолго.

— Хорошо. Очередь большая и, думаю, она успеет к нам присоединиться без каких-то глобальных поисков, — согласился Анатолий, но на его лбу мрачно отразились глубокие складки.

— Вы представляете, как там сейчас жарко? — спросила Лена, вздохнув и снова выглядя озабоченно. — Сопреем. Бархатный сезон, знаете ли — школьников уже развезли. Эх, я бы ещё в прошлом году многое дала за такое путешествие, но сейчас, наверное, я настолько беспокоюсь обо всём, что лучше бы никакой Италии и в помине не было. И зачем нам только куда-то мчаться за этим шестым? Он один, а нас — вон сколько. Уж лучше он к нам. Как считаете?

— Ну, наверное. Мне кажется…

— Извините, что вмешиваюсь, но не всё так просто. Шестой — да, но нас там ждут ещё не менее важные дела, которые, боюсь, сделать в Москве невозможно, — пояснил Анатолий, переместившийся за наши спины и, похоже, напугавший обоих.

— Откуда вы знаете?

Я полуобернулся и задрал голову, обратив внимание на его чисто выбритую шею.

— Не знаю, что слышали от теней вы. Думаю, если бы это касалось всех, непременно поделились бы. А мне, думаю, известно чуть больше, но всему своё время.

— Почему так? Кто-то имеет привилегированный статус? А я-то думала, что мы все равны!

— Да, но вы упускаете здесь один немаловажный момент — я первый, кто получил капсулу, — Анатолий нагнулся и элегантно поправил пенсне. — Поэтому я и позволил себе, так сказать, организовать наш небольшой тур. Однако если вам угодно взять бразды правления в свои руки, то я ничего не имею против.

— Да, то есть нет. Я говорю о другом — просто вы что-то знаете и скрываете, вынуждая нас слепо доверять. Вот это меня и беспокоит!

Лена отбросила со лба прядь волос.

— Не волнуйтесь — поверьте, я блуждаю в тенях точно так же, как и вы. Просто у меня есть несколько подсказок, которые, надеюсь, мне удастся правильно интерпретировать — вот и всё. А мои итальянские коллеги по бизнесу оказали мне небольшую услугу, правда, не совсем то, что было бы уместно, но — кто знает. В любом случае это наш шанс и давайте всё-таки не ссориться и мучиться беспредметными подозрениями, а пытаться больше доверять друг другу. Поверьте, раскачивать лодку или тянуть одеяло только в свою сторону не выгодно никому.

— Да, наверное, так будет разумнее всего, — кивнул я. — А чем вы вообще занимаетесь? Признаться, ваш дом, машина и всё остальное не могли не произвести должного впечатления.

— Я по большей части связан со сферой недвижимости,

но вообще-то в последние годы скорее несколько отошёл от этих дел и просто стал обыкновенным коллекционером. Вы уже имели возможность видеть некоторые интересные вещицы, которые мне удалось отыскать. Вот, собственно, и всё.

— Наверное, здорово, когда всё есть и можно заниматься исключительно тем, что нравится или вообще ничем? — спросила Лена, глядя руку Анатолия. — Мне даже такие часы, наверное, ни в жизнь не купить, не говоря уже обо всём остальном.

— Вы преувеличиваете, а что касается рода занятий — поверьте, здесь всё зависит исключительно от самого человека. Кто-то гоняется за деньгами и должностями, мало что смысля в этой области, а другие действуют наоборот — определяются с «золотой серединой» или вообще жертвуют всем ради того дела, которому хотят посвятить жизнь. Каждому — своё.

— Да, да…

Моё внимание рассеялось, и я почувствовал, что как-то подустал, несмотря на то, что проспал практически весь путь до Домодедово. Взгляд скользнул в глубины зала и тут же отметил знакомый логотип «Евросети», где точно можно было приобрести фотоаппарат. Однако после кошмара в лимузине, я почувствовал лишь холодок от мысли, что сейчас пойду и куплю нечто подобное. Нет, пожалуй, обойдусь как-нибудь воспоминаниями — и этого будет более чем достаточно. Тем более не было никакой уверенности, что всё там пройдёт гладко и весело.

Я хотел уже посмотреть в другую сторону, когда заметил в толпе какое-то свечение. Прищурившись, я терпеливо подождал, пока люди разойдутся в стороны, и с удивлением увидел знакомую призрачную девочку, которая, порхая над полом, держала за руку Машу, выглядящую совсем страшно и потусторонне. Я сначала даже подумал, что она уже мёртвая, и они обе явились мне откуда-то с той стороны, но вскоре заметил, что люди старательно обходят Машу, но явно не замечают девочку, проходя сквозь неё.

Мои спутники о чём-то непринуждённо разговаривали, и я с облегчением понял, что происходящего не видит никто, кроме меня. Во всяком случае, пока. Тем более что Маша, как-то замедленно приподняв руку, стала делать мне призывные движения, а девочка кивать головой и тащить её в сторону. Видимо, час пробил и, несмотря на то, что мне очень не хотелось покидать только-только становящийся привычным, наполненным планов и жизни мир, окунаясь в нечто странное и страшное, я сделал шаг вперёд и сказал:

— Мне нужно в туалет. Скоро буду.

Даже не слушая ответ Лены, который, возможно, и не прозвучал, я медленно двинулся в сторону Маши, которая успела прижаться к колонне и застыла там, опираясь руками, в странной стремительной позе. А вокруг неё спиралями летала девочка, озаряя нереальным светом бледное лицо и пустые, смотрящие куда-то вперёд глаза. Кажется, единственное, что осталось в девушке живым, была капсула, соблазнительно свесившаяся с наклонённой шеи и, подрагивая, раскачивающаяся, несомненно, с нетерпением поджидая нового хозяина. И им должен стать я, обменяв на жизнь Маши, что пугало больше всего. Однако если быть до конца с собой честным, то где-то внутри я понимал, что это, возможно, избавит девушку от страданий и, в сущности, не будет столь уж плохим поступком, как представляется. Или это лишь слабенькие оправдания для успокоения совести?