Останься со мной

Черно Адалин

— Такой маленький.

— Он вырастет, — обещает Лиза.

Крохотный… Я не представляю, как брать его на руки, когда его можно будет забрать из бокса. Об этом, кстати, нужно будет узнать у врача, ну и заодно предупредить его, что Лизу и сына из роддома буду забирать я, а не Тагаев. Не знаю, что он попытается предпринять, да и плевать, если честно. Он отобрал у меня женщину, но у него не получится отобрать сына.

Глава 42

Изабелла

Поверить

не могу, что Тарас здесь. Рядом со мной. Держит меня за руку и ведет в палату после того, как мы насмотрелись на сына. Нас, к слову, оттуда выгнали. Пришла медсестра и сказала, что на сегодня достаточно посещений. Нам пришлось уйти. Я расстроена, ведь я так мало видела своего сына, так мало времени провела с ним вместе. Сердце болезненно сжимается, когда я думаю о том, что он там один. Лежит в этой холодной камере без тепла и ласки. Медсестра, конечно, сказала, что ему там тепло, ведь там поддерживается температурный режим — для недоношенных деток это очень важно — но разве какая-то камера заменит материнское тепло?

Тарас помогает мне зайти в палату и забраться на кровать. Я быстро укутываюсь по самую шею и пытаюсь не думать о том, как выгляжу. В палате есть зеркало. Я туда заглянула еще утром. Ужаснулась самой себя. Бледная кожа, запавшие глаза, темные круги под ними. Я и в беременность выглядела не лучшим образом, так как сильно похудела из-за недостаточного аппетита и постоянно плохого настроения. Психолог, с которым мне пришлось работать, диагностировала у меня депрессию. Легкую, препараты, как она утверждала, мне не нужны, да и нельзя было при беременности их употреблять.

После родов вроде как можно, и мы обсуждали возможность их принятия, только вот теперь я не уверена, что они мне нужны. Я когда сына увидела, такое тепло внутри появилось — не передать словами. Даже несмотря на то, что мы с ним не в одной палате, несмотря на то, что я родила раньше срока — чувствую радость. За долгие месяцы без этого чувства оно кажется чужеродным, абсолютно непонятным, но… желанным. Долгожданным, я бы даже сказала.

— Как ты себя чувствуешь? — первое, о чем спрашивает Тарас.

— Нормально.

— Я спрашиваю, потому что эта клиника мне не нравится.

Она — безумно дорогая. Частная и… конфиденциальная. Отец нашел ее и определил меня сюда наблюдаться. Врачи разговаривают мало, но зато держат язык за зубами, когда выходят за пределы клиники. Ну еще бы! За такие деньжища, в которые влетело отцу мое обследование и роды — я бы тоже на их месте молчала.

— Почему?

— Просто не нравится. У меня есть знакомые специалисты, которые смогут тебя осмотреть. И ребенка тоже. На сколько раньше ты родила?

— Всего на несколько недель, мне сказали, еще пара дней — и Матвея можно будет оттуда забрать.

— Матвея?

— Да, — киваю. — Тебе не нравится?

— Нравится, просто…

Замолкаем. Я чувствую себя виноватой. Такой виноватой перед ним. Я ведь боялась ему рассказать, а теперь все больше убеждаюсь,

что все сделала правильно. Тарас за час проявил ко мне больше внимания, заботы и участия, чем родители за семь месяцев, что я жила дома. Да мы даже не виделись! Могли месяц даже не видеть друг друга! Мама с папой постоянно заняты, на работе или на приемах. У отца по-прежнему все хорошо, дела идут лучше некуда, и мама постоянно его сопровождает. Для меня ничего не изменилось. За единственным исключением, что я практически навсегда застряла дома.

В целях безопасности отец не позволял мне выйти. Запрещал ходить по торговым центрам, видеться с Идой даже у нее дома. Да и вообще жить полноценной жизнью. Я не понимала. Не понимала, почему ему можно ходить везде, матери можно, Демьяну, а мне — нет. Запрещено. Со стандартной оговоркой — в целях безопасности. Чьей? Моей? Я когда сбежала, никто на меня не напал, никто нас не преследовал. О моем существовании вообще мало кто знает, так зачем? Я по-прежнему не понимаю.

— Что с отцом, Лиза? Он по-прежнему тебя никуда не выпускает? Как сейчас обстоят дела?

— Плохо, — выдаю откровенно, а потом начинаю рассказывать.

Обо всем. Душу изливаю больше, чем на приеме у психолога. Там я не сразу открылась. Боялась, что специалист, найденный отцом, несмотря на врачебную тайну, все ему расскажет. Все мои откровения выложит по памяти или выдаст в записи, но нет. Доктор оказалась на удивление профессиональной и неподкупной. Если бы не наши регулярные встречи, я не уверена, что вынесла бы все, что на меня свалилось. Она меня вытаскивала. Присматривала за мной до самих родов, отвечала в любое время, если я ей звонила. Я понимаю, что за это ей тоже платят. Отец приличную сумму выкладывал психотерапевту, лишь бы я не натворила глупостей, но мне все равно приятна ее забота. Постороннего, по сути, человека.

Тарас слушает молча. Ни о чем не спрашивает и почти никак не реагирует. Лишь по плотно сжатым губам и изредка сжимающейся руке в кулак сужу о его реакции. Она откровенно мне непонятна. Он злится? Да, наверное, именно злится.

Отсутствие живых, настоящих эмоций сбивает меня с толку. Я не понимаю, когда нужно остановиться, пока Тарас сам не говорит:

— Хватит!

Резко и зло выдыхает это слово. Отворачивается, а затем выдает сухо и почти безэмоционально:

— Твой отец заслуживает срок за жестокое обращение, ты знаешь.

У меня в груди сдавливает от его слов и тона, которым он их произносит. Ни капли сожаления, ни грамма сострадания. Он, несомненно, ненавидит моего отца, хотя во мне этого чувства нет. Я пыталась разобраться, что чувствую к отцу, но у меня так и не получилось. Определенно, я не чувствую к нему той любви и немого обожания, которое должна ощущать дочь к отцу, но… ненависти тоже нет. Больше сожаление об утраченном времени, замешательство и растерянность. Поведение отца для меня — загадка, но я больше не хочу ее разгадывать. Я хочу уйти. К отцу своего ребенка.