Остаться в живых. Прицельная дальность
Шрифт:
– Он ушел? – спросила Изотова, невольно зачарованная голосом соседки и ее рассказом.
– Кто?
– Матрос… Арсений Петрович.
– Я же сказала вам, девочка моя, зима была очень суровой. Он пришел к нам в дом уже с горячкой. Так что… Увы, он никуда не ушел.
– А вы ездили на дядюшкину могилу?
– Да, милочка, ездили, с моим покойным супругом. В двадцать девятом году, как я помню. Карта была точной, мы нашли бухту – туда можно было спуститься по такой крутой, козьей тропе, но мы не рискнули. Очень уж высоко. Попросили рыбаков, и нас привезли морем. Все на месте, как рассказывал Арсений Петрович. И черная скала на входе, и стена из валунов, но могилу мы так и не нашли. Столько лет прошло. Супруг
– София Николаевна, – Ленка называла соседку уважительно, без всяких фамильярных «тетя Софа» и прочих невоспитанностей. – А вы не сможете дать Олегу какие-нибудь документы во временное пользование? Снять копии для диссертации. Он обязательно напишет раздел об экспедиции вашего дядюшки!
– Конечно, милая, – пропела старушка своим девичьим голоском. – Почему не дам? Дам обязательно! А сейчас, милая девочка, поправьте мне, пожалуйста, подушки…
– Так что карта у нас есть, – продолжил за Изотовой Олег. – И бухта на ней отмечена.
– Ночь, – сказал Губатый. – Только что рвануло так, что этот самый матрос летел с юта, как буревестник. Ты когда-нибудь плавал в море ночью, Олег? Если есть полная луна, то берег еще кое-как видно. А если нет? Не видно ничего! И куда плыть – тоже не видно. Может быть, этот матрос выполз на берег в пяти милях от того места, где затонул пакетбот? А может быть, в двух шагах? А если корму отнесло, и она ушла на глубину, куда с аквалангом не сунешься? А если обломки растащило течениями и штормами? А если твой сейф зашвырнуло взрывом на кабельтов? Знаете, друзья, за сезон я зарабатываю немало «зелени», катая приезжих по морю и организуя им рыбалки. Погружения тоже приносят копеечку. Сейчас сезон. У меня нет ни времени, ни желания заниматься детскими играми. Я понял, что у вас, ну, просто стопроцентное дело…
Тут он улыбнулся довольно противно.
– Приезжайте осенью. В октябре, например. Поговорим.
– Осенью начнутся шторма, – возразила Ленка. – Ты что «грузишь», забыл, что мы тоже здесь выросли? Перестань, Пима! Такой шанс бывает раз в жизни!
– Ну, ну… – сказал Леха. – Что это вы мне за шанс предлагаете?
– Пять процентов! – быстро проговорил Ельцов.
– Щедро, нечего сказать. – Пименов встал, хрустнул суставами. – Так, давайте-ка, по быстрому, выметайтесь! У меня через час группа на экскурсию в Джанхот [2] …
2
Джанхот – курортное местечко неподалеку от Новороссийска, на побережье Черного моря.
– Десять! – вмешалась Изотова.
– Давайте, давайте, голубки… По родительским гнездышкам! Вон, через пирс Арчибальд стоит, дуйте к нему. Или к Остапу на «Пегас». Порт большой, с кем поговорить найдете! Или вечерком в ресторацию на морвокзал приходите, там Гриня крутится… Помнишь Гриню, Олежка? Ему предложите, и его братве… Процентов за десять в вашу сторону.
– Ты же знаешь, почему мы пришли к тебе? – спросила Изотова своим «подкожным» голосом.
– Я-то знаю. А вот вы – знаете?
– Мы же старые друзья… – неубедительно проговорил Ельцов.
– Друзья? – переспросил Губатый ухмыляясь, как Анжела Дэвис [3] в молодые годы. – Ну, да… С Ленкой – это да. Можно сказать, друзья. Только при чем здесь это? Давайте так – борщ отдельно, мухи отдельно. То, что вы предлагаете, бизнес. Стремный, гнилой, бредовый, но бизнес. И все сопли, слюни и поллюции с фелляциями тут побоку. Вы мне предлагаете устроить цирк
3
Анжела Дэвис – Активистка антирасистского движения в США в 70-х годах прошлого века. Была популярной фигурой в советской прессе. Обладала характерной внешностью, свойственной негроидной расе.
– Зае…л! – сказала Изотова. Ленка всегда была острой на язык, но сейчас матерные слова слетали с ее уст настолько естественно, что Леха даже удивился. – Кончай выпендриваться, Пименов. Ты прекрасно знаешь, что сунься мы куда-нибудь и все, пиз…ц, приехали. Если там, на дне, и есть что-то, то нам его не видать, как своих ушей. Выпотрошат, как курицу, и бросят в овраги за Цемдолиной [4] .
– Это сейчас не модно, – Губатый достал из рундука кожаный кисет с контрабандным табаком и короткую пенковую «носогрейку». – Народ теперь правильные фильмы смотрит. Делают так. Берется тазик, в него ставится воспитуемый, потом на ноги воспитуемого, в этот самый тазик, льется жидкий цемент. Цемент застывает. Обычно, к этому времени воспитуемый уже полностью осознает, что и кому надо рассказать. Если же нет или в рассказе нет необходимости, человек с тазиком становится скульптурной композицией на дне бухты. Или на рейде. В общем, куда довезут…
4
Цемдолина (Цементная долина) – так в Новороссийске называют район и промзону, где расположены многочисленные цементные заводы и открытые карьеры и срезы, где для них добывают сырье.
– Пугаешь, Пима? – Ленка осклабилась. В ней определенно было что-то от дикой кошки: припавшей к земле, оскаленной, с прижатыми к голове ушами.
В этот момент Губатый четко определил, у кого из этой парочки больше яйца. Конечно, фигурально… Уж он-то совершенно четко знал, что у Ленки там никаких яиц нет.
– Да чего вас пугать? – произнес он безразлично, раскуривая «носогрейку». – Хотите, как-нибудь покажу? Впечатляет… Особенно в первый раз.
– Сколько ты хочешь? – спросил Ельцов.
Изотова опять спрятала коготки и глядела на Леху со знакомыми с юности «чертиками» в черных глазах.
– Равную долю. Треть… – выдохнул Леха вместе с дымом.
– Хороший аппетит, – заметила Ленка с ухмылочкой.
– Не жалуюсь, – согласился Пименов. – Море, свежий воздух, знаешь, постоянно хочется кушать.
– Давай – двадцать! – предложил Олег. – Ты представляешь себе, сколько это денег?
– Много, наверное, – отрезал Губатый. – Треть.
– Двадцать пять! – выпалил Ельцов. – Совесть имей!
– Треть! – твердо сказал Леха, глядя на Изотову сквозь повисший в каюте дымок. – Или дуйте к Арчибальду. Поторгуетесь.
– Ты так и хочешь нас трахнуть! – произнес Ельцов жалобно.
– Не обобщай, – возразил Пименов. – Ты меня не привлекаешь…
Ленка опять улыбнулась.
Губы у нее были пухлые, красивые и яркие даже без помады. Розовый острый язычок вынырнул изо рта и прошелся по кругу, увлажнив кожу до блеска.
И Пименов вспомнил.
«Вот черт! – подумал он, напрягаясь. – Это просто наваждение какое-то! А ну – лежать!»