Остаться в живых
Шрифт:
Солнце клонилось к закату; его теплые лучи мягко освещали веранду. Он пил пиво, а она — воду с кубиками льда, которые звякали в стакане. Ван Герден постоянно переспрашивал ее, то и дело набрасываясь на нее, как коршун. Он цеплялся к словам, заставлял ее менять формулировки. Наконец, она рассказала ему все, что узнала, в хронологическом порядке.
— Ну и что дальше? — спросил он. — Что вы хотите?
Она смутилась под его взглядом; он как будто смотрел ей прямо в душу. Его глаза, словно никогда не знавшие покоя, видели ее насквозь. Они просвечивали ее рентгеном, оценивали. Ну да, он ведь психолог… Наверное, ему ничего не стоит расшифровать язык тела — интонации, жесты… Аллисон подумала: «Не удивлюсь,
— Я хочу знать правду, — сказала она.
— Правду? — ухмыльнулся ван Герден. — Вы верите, что такая субстанция существует? — В отличие от многих ее собеседников он не отводил взгляда. Его глаза пытливо обшаривали ее лицо.
Аллисон стало жарко. Что с ней? Что с ней происходит?
— Правда — понятие изменчивое, — признала она.
— Да, — кивнул ван Герден. — Я вот сейчас разрываюсь между правдой и таким понятием, как верность. Тобела Мпайипели — мой друг.
Четыре штурмовых вертолета «ройвалк» летели над равниной на небольшой высоте. Они пересекли границу между Северной Капской провинцией и Свободным государством. За ними следовали два «орикса», медленные и неуклюжие по сравнению с «ройвалками». В каждом вертолете сидели четыре бойца команды «Альфа». Все были в полном снаряжении и готовы к бою: бронежилеты, стальные шлемы с инфракрасными приборами ночного видения, автоматы. Сидящий в первом «ориксе» Тигр Мазибуко пытался говорить по мобильному телефону, но из-за рева двигателей почти ничего не было слышно.
Янина Менц сидела дома, в столовой, между дочкиными учебниками. Она едва разбирала, что кричит ей Мазибуко.
— Где, Тигр? Где?
— Где-то возле Пе…
— Не слышу! — чуть ли не кричала она.
— Петрюсбург!
Петрюсбург? Она понятия не имела, где находится городок с таким названием.
— Тигр, я возвращаюсь в штаб. Попробую связаться с тобой по рации.
— …взяли…
— Что?
Связь пропала.
— Мам, что там случилось в Петрюсбурге? — спросила Лин.
— Работа, солнышко. Мне пора ехать.
Напряжение, испытанное им при въезде на бензозаправку, воскресило давние воспоминания. У него также дрожали руки и также покрывалось испариной лицо во время первого задания перед тем, как он в первый раз убил человека на заказ. Дело было в Мюнхене. Он сидел у окна со снайперской винтовкой Драгунова последней модели, с пластмассовым нескладывающимся прикладом и караулил некоего Клемперера, двойного агента, который должен был выйти из двери дома, расположенного в километре от него.
Ему казалось, будто сам Евгений Федорович Драгунов лежит с ним рядом. Он мельком видел легендарного советского оружейника в ГДР, когда вместе с другими курсантами снайперской школы Штази участвовал в испытании новейших снайперских винтовок. Товарищу Драгунову тогда очень понравился чернокожий курсант, который продемонстрировал невероятную кучность стрельбы при дальности в две тысячи метров, боковом ветре семнадцать километров в час и сплошной облачности в зимний день. Отклонение от контрольной точки у Тобелы Мпайипели составило менее четырех сантиметров. Плотный, кряжистый оружейник одобрительно произнес что-то по-русски, а потом подошел к Тобеле и хлопнул его по плечу, словно хотел удостовериться в том, что Тобела настоящий.
Ему хотелось посвятить свой первый выстрел Драгунову, но, господи, как же сильно билось сердце! Ладони сделались скользкими от пота. На стрельбище он тоже волновался, но по другой причине: ему хотелось быть первым. И вот — первое задание, первое настоящее дело. Ему поручили убить человека. Не «условного противника», а живого человека из плоти и крови, лысого
Мириам сидела на стуле, смотрела на дверь и напряженно вспоминала, как ее вели, когда доставили сюда. Есть ли другой выход? В коридоре было тихо, только слышалось тихое жужжание кондиционера да иногда металлический скрежет. Она больше не в силах была ждать.
— Я не хочу, чтобы вы меня записывали, — заявил доктор Затопек ван Герден. — Таково мое условие.
— Вы первым увидите готовое интервью. — Аллисон рассчитывала на компромисс.
Однако ее собеседник покачал головой.
— Я не противник журналистов в принципе, — сказал он. — По-моему, каждая страна получает такие СМИ, которые заслуживает. Но Тобела — мой друг.
Аллисон задумалась. Как быть? Наконец она сказала:
— Договорились!
Тогда ван Герден заговорил, по-прежнему не сводя взгляда с ее лица.
Тигр посветил фонариком на расстеленную перед ним карту. Черт! За Коффифонтейном шоссе R48, будь оно неладно, раздваивается. От него ответвляется дорога R705, которая уходит на Якобсдаль, a R48 проходит дальше через Петрюсбург. Он приказал четырем «ройвалкам» лететь на юг, к Якобсдалю, еще четырем вместе с двумя «ориксами» на восток. Скорее всего, Мпайипели поедет именно на восток, но идиот автоинспектор слишком поздно их предупредил. По подсчетам Мазибуко, беглец уже проехал Петрюсбург. Остается главный вопрос: где он сейчас? Где он, сволочь такая?! Через оба блокпоста проехали орды байкеров на БМВ, но среди них не было ни одного чернокожего. У него была масса возможностей скрыться. Куда же он делся, собака? Куда направился? В Дилсвилль или в Босхоф? Мазибуко провел пальцем по карте. Скорее всего, Мпайипели рассчитывает попасть в Ботсвану через Мафикенг. Значит, он поедет через Босхоф. Но… переехал ли он уже реку Моддер? «Ройвалки» облетят проселочные дороги; но беда в том, что проселочных дорог здесь очень много.
— Его нельзя назвать сложным человеком, но именно тут можно здорово ошибиться, — говорил ван Герден. — Для многих несложность — то же самое, что простота или недостаток ума. Несложность Тобелы заключается в его способности принимать решения. Он человек действия. Он быстро анализирует факты и делает выбор. И он не рефлексирует по поводу принятых решений. По словам Мириам, он взялся отвезти какую-то вещь в Лусаку, чтобы помочь другу. Значит, он заранее встал на сторону друга, независимо от последствий. Все ясно и понятно. Им придется напрячь все силы, чтобы остановить его. И достанется им по самое не хочу.
Сумерки сгущались. Он видел лишь часть дороги, освещаемую фарами. Но он уже привык к мотоциклу и мог уделять дороге не все внимание. Тем более что красновато-коричневое грунтовое полотно было хорошим, плотным, наезженным. Из предосторожности Тобела ехал медленно — на шестидесяти-семидесяти километрах. Он помнил, как упал с мотоцикла в грозу, и не хотел повторения. Тобела ехал вперед и вспоминал Мюнхен и свое первое задание. В глубине души он сознавал, что за прошедшие сутки он только и делал, что оживлял прошлое. Как будто его снова призвали в строй. Он решил не гнать от себя непрошеные мысли. Возможно, воспоминания — необходимая часть процесса исцеления. Они нужны для окончательной перемены. Вспомнив прошлое, он сумеет стряхнуть его с себя, поставить точку, перевернуть страницу. Начать новую жизнь.