Осторожно! Мины!
Шрифт:
Ринат вырвался вперед, дабы приласкать мяч чуть раньше канадцев. Иван потопал за ним, двое японцев-новичков двинули след в след за Иваном. Короче говоря, секунд через тридцать игроки «Вавилон Профи» достигли боевой сферы и закрепились на местности, ощетинившись оружием. А Максу еще бежать два десятка метров – это если по прямой. Но кто ж по газону прямые вычерчивает? В лучшем случае эллипсоиду танцуешь, огибая растяжки и еле приметные бугорки в траве.
Бугорки – это шляпки металлических груздей и пластиковых опят, то есть нажимные крышки мин лучших мировых образцов.
Ринат обернулся к Максу.
Отряд противника спрятался в клубах черного дыма, канадцы рядом, вот-вот объявятся. Надо как можно скорее провести мяч по проверенной части газона и выдвинуться к их штрафной площадке, ориентируясь по табло, что болтается в воздухе у виповских трибун.
Надо.
Срочно.
Пока не…
Ринат ударил по оранжевому сектору. Мяч взлетел, упал и покатился.
А вот и канадцы – не запылились, м-мать! Макс в ярости. Нет, Макс в шоке.
– Гамбарэ! [14] – рявкнул он.
Игроки обеих команд сближались, маневрируя и выжидая, пока у соперника сдадут нервы и он первым нарушит паритет. Атакующим, как известно, для успеха нужно троекратное преимущество в живой силе при равном вооружении. Канадские морфы хоть и ростом вымахали, и мышечная масса ого-го, но в плане тактики и умения выбирать тропу значительно уступают бойцам Вавилона.
14
Не сдавайся! Выложись до конца! (яп.)
За минуту вокруг мяча стянулась неровная окружность с радиусом шагов в двадцать. И если отряд Макса маневрировал со знанием дела, четко соблюдая правила, то «мэджики» просто бежали за капитаном, трехметровым пуфиком, страдающим одышкой. Макс впервые видел, чтобы резиновые крепления респиратора так растягивались от напора тяжелого дыхания.
Один из канадских лосей – устал, бедняжка – покинул группу и поскакал к своим воротам. Крыша поехала, как сказал бы Иван. Недалеко ускакал: взрыв, еще одна неподвижная туша.
И тут команды сшиблись в рукопашной. Сразу труп – зажимая лапами порванный живот, на газон упал медведь.
Макс ускорился. Икры сводило от напряжения, под ноги смотреть было некогда. Зацепил растяжку – громыхнуло всерьез, но куда-то в сторону. Направленный заряд? Макс ворвался в самую бойню. Эй, парни с кленовыми листьями на майках, станцуем гопачок?!
И началась жара.
Слишком близко все, кучно. Первого Макс Мцитури снес подкатом. Тяжело рухнул хлопец-медвежонок – ну, еще бы: броник, сфера, наколенники… Из молодых, что ли, – разоделся так, или просто придурок? Упавший медвежонок, не разбирая, где чужие, где свои, принялся хватать ноги, лапы и копыта. Куча мала: кулаки и зубы, клыки и когти. Ударить в нос, откусить ухо, поцарапать ножом бронежилет. Ненависть, боль и смерть. Взрыв, еще один труп, это кто-то из своих. Взрыв, взрыв, взрыв…
Бой продолжался на трупах, впитавших осколки. На табло бегущая строка: имена выбывших по состоянию здоровья. Точнее – по причине отсутствия признаков жизни.
Где мяч?
А не все ли равно?
Трибуны в экстазе – такой битвы еще не было ни на одном чемпионате. Дамочки задирают футболки, демонстрируя достижения пластической хирургии. Хлопушки, конфетти, ущипнуть жену за бочок, хлебнуть пивка…
Где мяч?! Пора прекратить этот балаган! Макс выбрался из эпицентра заварухи. Позади еще раз вспыхнуло, в спину ударил визг – высокий, почти женский. Мцитури оглянулся на молоденького японца – того шатало, он прижимал ладони к лицу: из-под респиратора и очков брызгало алым. Шаг, другой, еще – взрыв, конвульсии.
Где мяч?!
Глава 3
Бешеный коготь
Непростительная наглость!
Полосатый жук с лету ударил Сокола в нос и свалился на землю. Парнишка тут же очнулся от грез. Скоро Праздник Урожая, так что есть о чем помечтать.
Крыльца врозь, лапки в стороны. Черпнув тяпкой сухой земли, Стас присыпал летуна. Краешком банданы вытер пот со лба. Да уж, прополка – дело нужное, но удовольствия она не доставляет. Тяп-тяп, тяп-тяп – от начала огорода и до вечера. И завтра – до первой звезды. А работы еще дня на три, не меньше: сорняки рубить, вершки окучивать. Летом не ленись, зимой отдохнешь, соседям в рот не заглядывая. А потому усердней тяпай, Старый Сокол, не время сачковать.
Попить бы… На зубах хрустко от песка, надо промыть рот. Стас положил инструмент и вытащил бурдюк из-под раскидистого картофельного куста. Пустой, зараза. Да и как ему полным быть, если Стас последний глоток влил в себя две грядки назад? Вода была горячей, с запахом скисшего козьего молока. Подняться в квартиру и набрать прохладной? Умыть рожу и обтереться мокрым полотенцем? Всего-то семь этажей вверх.
Стас представил, как топает по лестнице, открывает вечно заедающий замок, заходит в квартиру, разувается и двигает в ванную, предвкушая блаженство, – а воды в кране тю-тю! Или только горячая, или…
Да мало ли.
Зато в полусотне метров от крайнего огорода, где до обеда хозяйничал Копчик Росомахи, в кустах сирени есть родник. Маленький, да удаленький. И водичка в нем такая студеная, что челюсти сводит. И мин там отродясь не водилось. Не росли они почему-то в том приятном местечке, считавшемся проклятым. Мол, однажды Махэо в сердцах плюнул с облака – из его слюны источник и начался, вода в нем отравленная. Даже мины у родника не растут: растяжки вянут, клубни ржавеют, пластик трескается.
Но Стас в эти байки не верил. Мало ли что Угме по вечерам детишкам шепчет, чтоб не бегали куда не след. Стас давно не ребенок, страшилки у него вызывают лишь зевоту.
Почесав шрамы на затылке, Старый Сокол решил прогуляться к роднику. В самом деле, не по лестнице же в такое пекло карабкаться! А сирень – вот она, разок моргнул, считай, и пришел.
Взяв щуп, без которого из дому никуда, Стас отправился по воду.
Тропа здесь была исхожена вдоль и поперек. Асфальт выщербился, покрылся трещинами, из которых лезла к солнышку трава. Зато бровка держалась, несмотря на жару и кислоту, – как новенькая, будто вчера врыли. Тропу ежегодно ремонтировали и чистили. Кипятили в больших чанах пластик и заливали колдобины.