Осторожно: TERRA!
Шрифт:
Однако реки Восточной Европы за редким исключением несли сравнительно мало ила. Кроме того, влаги здесь хватало, орошения не требовалось, главное же — вся территория Европы (кроме южнорусских степей, существовавших, очевидно, весь четвертичный период) была покрыта густыми лесами. И если первичное земледелие на Востоке брало в свои союзники воду, то в Европе и вообще в лесистых районах земного шара главным орудием первичного освоения земли был огонь.
Сжигание лесов было распространено на всех пригодных к земледелию континентах: его практиковали папуасы и финны, индейцы Северной Америки и африканские кафры, индусы и жители древней Британии, русские и малайцы.
Лиманное земледелие получает оптимальную среду для культивирования растений вместе с водой.
Упоминавшийся уже нами первый доктор агрономических наук А. В. Советов очень внимательно изучил огневую подсечную систему. Самой древней и распространенной ее формой было так называемое «лесное лядо». Участок под лядо выбирали очень тщательно, с полным знанием дела. А знать надо было немало, главное ведь — не только качество осваиваемой земли, но и качество получаемой при сжигании деревьев золы, ее химический состав. Прежде всего осваиваемый участок должен быть ровным, без валунов, с суглинистой или супесчаной почвой. Предпочитали смешанный лес с преобладанием белой ольхи. «Пользовались уважением» береза и ель. Сосняка избегали, поскольку он занимал обычно бедные песчаные почвы. Именно ольха дает наибольший процент золы с большим количеством полезных азотных соединений. Обращали внимание на поросль нижнего яруса леса: лядо хорошо удавалось на малине, костянике, куманике, чернике, бруснике и голубике. Напротив, избегали осоку, ситник, донник. Много, конечно, значило, что сеять, в какой последовательности, когда.
Лес валили обычно весной. Впрочем, наиболее крупные деревья, а в прошлом, видимо, абсолютно все, только «подсачивали», то есть подрубали, обдирали кору и давали засохнуть. В этом случае окончательная валка относилась на осень. Тогда же с деревьев обрубали ветки, крупные стволы рубили на дрова, вывозили на постройки. Весной разбрасывали, «провяливали» и сжигали под яровое; под озимые жгли летом.
Пожога требовала тоже немало мастерства: необходимо было не только сжечь древесину, но и прожечь верхние слои почвы со всеми находящимися в них корнями и семенами сорняков. После этого земля становилась мягкой и не требовала дополнительной обработки. Одним словом, здесь целая «наука». Приходилось «управлять» пожаром, затрачивая на эту операцию до 50 человеко-дней на 1 десятину (немногим больше гектара). Хорошо выжженное пепелище засевалось. Семена бросали прямо в золу и заволакивали их «смыком» (так называется срубленная ель).
В первый год эксплуатации лядо давало ржи и ячменя сам-40, иногда до сам-60 (в 40–60 раз больше посеянного, то есть примерно 16–26 центнеров с гектара), что считается хорошим урожаем в нечерноземной зоне и по настоящее время.
В последующие годы урожаи падали. На второй год эксплуатации — «полядок» — давал не более сам-20; причем поле необходимо было обрабатывать: рыхлить землю мотыгой (кое-где делали это сохой, весьма, впрочем, небрежно). Через четыре года урожаи падали очень низко, и участок забрасывали. При хороших условиях лес на нем восстанавливался через 25–30 лет, однако далеко не всегда. Во многих местах Европы и других континентов, особенно в условиях сухого климата, восстановления лесов не происходило.
Естественно, что описанная система могла развиться только при условии очень слабого института частной собственности. Но вот уже в XI веке в «Русской Правде» категорически заявляется: «А иже межу переорет… то за обиду 12 гривен». Для землепашца кончались вольные времена, когда можно было идти с топором хоть в тридесятое царство. Правда, земли оставалось еще очень много, но постепенное закрепощение крестьян создавало «искусственное перенаселение» и требовало перехода к другой системе хозяйства, не связанной с постоянными переходами с места на место.
Вначале, однако, продолжались попытки культивирования старой системы теперь
Степь давно манила русского человека своим простором, плодородием, вольностью. Но постоянное хозяйство в степи вести было трудно: многие столетия подряд именно со стороны степей русскому государству грозили гибель и разорение. Кроме того, освоение степных массивов было делом весьма сложным, требовало своей специфичной техники. Поэтому, хотя степная пожога и была распространена на Дону и в Поволжье, широкое освоение степей — дело практически только XIX века. Выжигание степной растительности не давало много золы, огонь не мог уничтожить плотную и очень упругую, как кошма, дернину, проросшую корнями многолетних растений. Здесь нужен был массивный «малороссийский плуг», изобретенный сравнительно недавно.
Степная пожога и все другие формы огневого хозяйства благополучно дожили до XIX века. В 1790 году самодержица всероссийская Екатерина II направила запрос Вольному экономическому обществу «О начертании мнения, объясняющего пользу и вред суков и кубышей, которые при жжении от неосторожных земледельцев частые причиняют пожары и таким пагубным истреблением невозвратный ущерб народу приносят». Императрица хотела вовсе запретить подсеку, однако общество высказалось лишь за частичное запрещение сыросек и степных пожогов. Лядо было сохранено и просуществовало вплоть до Октябрьской революции, правда, лишь на Крайнем Севере и в очень ограниченном масштабе. Но к концу XIX века (а кое-где и значительно раньше) эта система уже сделала свое дело: Европа облысела, в большинстве мест леса вовсе исчезли, а их остатки сейчас все без исключения строго охраняются законом.
Таким образом, если в первый самый большой по времени период своего существования на Земле человек сумел окружить себя новыми, природе ранее неизвестными, «домашними» растениями и животными, то уже в следующий период он энергично принялся окружать себя искусственным пейзажем. «От природы Германии, — писал Энгельс, — какой она была в эпоху переселения в нее германцев, осталось чертовски мало. Поверхность земли, климат, растительность, животный мир, даже люди бесконечно изменились, и все это благодаря человеческой деятельности».
Насколько далеко зашла преобразующая деятельность человека уже за две с половиной тысячи лет до наших дней, видно из следующих строк великого греческого философа Платона. «…в те времена еще не поврежденный край имел и высокие горы, и равнины, которые ныне зовутся каменистыми, а тогда еще были покрыты мягкой почвой, и обильные леса в горах… ибо воды, каждый год изливаемые от Зевса, не погибали, как теперь, стекая с оголенной земли в море, но в изобилии впитывались в почву, а потому не было повсюду недостатка в источниках рек и ручьев… Таким был весь наш край от природы… И вот остался, как бывает с малыми островами, сравнительно с прежним состоянием лишь скелет истощенного недугом тела, когда вся мягкая и тучная земля оказалась смытой и только один остов еще перед нами».
Темп наступления на природу нарастает непрерывно. За последние 30–40 лет человеку пришлось объявить неприкосновенными тысячи разновидностей животного и растительного мира, создать многочисленные заповедники в разных уголках планеты. Постепенно он пришел к выводу, что объявленная им когда-то война природе есть война, в которой проигрывают обе стороны, ибо любая одерживаемая им победа может обернуться поражением. Так первичное освоение лесных земель в Европе привело к сведению лесов, ухудшению климата, развитию процессов оврагообразования, водной эрозии. За два тысячелетия континент постарел так, как не старел за предыдущий миллион лет. Правда, с одной стороны, это дало возможность Европе стать современной Европой, зато, с другой — уже за много веков до нашего времени поставило перед нею проблему истощения земли.