Осторожно, женское фэнтези. Книга 2
Шрифт:
Ниц никто не падал, и хвалебных песнопений я не слышала, пока мы пробирались по коридорам и лестницам к дверям нужной палаты. Ойкали несколько раз, шарахаясь с нашего пути, а я думала о том, как хорошо, что в лечебнице такие высокие потолки. И о том, что доктор Кленси теперь точно не посмеет меня не впустить, даже если Эд уже не сможет поставить его на место…
Он не смог бы.
Лежал неподвижно.
Не услышал, когда я позвала.
Не почувствовал, как с силой сжала его руку, нащупав ее под простыней.
Каменная пыль полностью покрыла его лицо. Спаяла закрытые веки. Облепила растрескавшейся
Милорд ректор не так уж сильно погрешил против истины. Ничего уже нельзя было сделать. Привычными средствами нельзя, магией и лекарствами. Но у меня было чудо.
Единорог склонился над Эдвардом. Всмотрелся. Вздохнул тяжело. Моргнул, и из больших звездных глаз покатились вдруг крупные слезы. Текли по белой искристой шерсти, оставляя влажный след и падали вниз, на застывшее, почти обратившееся в камень лицо. Смывали серый налет, впитывались в ожившую кожу…
Слезы!
Я отступила от постели, привалилась спиной к стене и зажала ладонью рот. Если бы кому-то из находившихся тут врачей или сестер бледная девица стала внезапно интереснее творящегося на их глазах дива, и они обернулись ко мне, решили бы, наверное, что меня душат рыдания. На самом деле я с трудом сдерживала смех.
Все рассчитал чудотворец белобрысый!
И чудо настоящее, хоть щупай его. И эльфы международный скандал не устроят, еще и уверять будут, что у них и в мыслях не было мне мешать и, тем паче, убивать, а в домик ломились, только чтобы узнать, не нужно ли чего прекрасной деве. И прецедентов нарушения эльфийских законов мы не создали, священной крови не пролили. А на слезы запрета нет. Используйте себе, если получится заставить эноре кэллапиа прослезиться.
Мне нужно было остаться в палате, рядом с Эдом, быть первой, кого он увидит, когда откроет глаза, первой, кому улыбнется, когда поймет, что каменная смерть отступила. Но я снова струсила. И сбежала, конечно же. Люди меня не останавливали, то ли опасались чего-то, то ли просто не знали, как следует обращаться к ожившим легендам, а единорог, почувствовав мои намерения уйти, обернулся на миг и кивнул, прощаясь до следующей встречи.
Он сам возвратится в посольство. Если захочет. А нет — погуляет еще по академии или вообще убежит куда-нибудь в горы. Странно, что прежде я могла думать, будто его держат в загородке, словно обыкновенного коня. Кто или что может его удержать? Хотя у эльфов ему неплохо: кормят, поят, девственниц приводят, шприцами колоть не позволяют. Вернется, наверное.
Я спустилась на первый этаж. Уже не верхом, но попадавшиеся навстречу люди так же прижимались к стенам, уступая дорогу. У двери в кабинет заведующего чуть замедлила шаг, вспомнив о лежащем в верхнем ящике стола ежедневнике, в котором со вчерашнего утра могло добавиться рисунков, но все-таки прошла мимо. Не верилось, что это случилось только вчера: поцелуй, объяснение, для которого даже не понадобилось слов. А не больше двух часов назад мне сделали предложение, и я уже не сомневалась в том, что это была не шутка. Нужно ли тянуть время и мучить себя ожиданием, когда уже все решил в один момент? Зачем гадать на то, что и так понятно?
Если бы все было так просто…
Дверь в кабинет леди Пенелопы
Я прошла в смежную комнатку, стащила ботинки и забралась с ногами на кушетку. Поездка верхом на единороге тоже обладала целебным эффектом: ни колено, ни голень уже не болели, хоть действие магической анестезии давно закончилось. Ничего не болело. Почти.
Ни боли, ни страха, ни сомнений. Вчера и сегодня утром еще можно было сомневаться, а сейчас у меня не было на это прав.
Вместе с сомнениями таяла надежда.
Но, возможно, это и к лучшему. Если я все равно уйду…
Я зажмурилась с силой и приказала себе не думать об этом.
Осталось еще немало вопросов, которые следовало решить в кратчайшие сроки. Страдать будет некогда, как я говорила отцу.
Кто знал, что я приду сегодня в лечебницу? Любой, кому известны нюансы моего обучения и расписание леди Райс. Ни то, ни другое не является секретной информацией.
Кто знал о Саймоне? Из наших тренировок я тоже тайн не делала, но тут другое: человек, надевший личину Стального Волка, должен был понимать, что отношения у нас не только профессиональные, и у меня не вызовет подозрения ни его появление у лечебницы, ни шоколад.
Кто знал о шоколаде? Я могла бы сунуть конфету в карман и забыть о ней. То есть, не могла — я съела бы ее еще до того, как вошла в лечебницу, и библиотекарь, раз уж решился избавиться от меня именно этим способом, был осведомлен о моих взаимоотношениях со сладостями не менее хорошо, чем о дружбе с бывшим куратором.
Кто…
Я закусила губу, и схема, начавшая было рисоваться в моем мозгу, смылась подступившими слезами. Не получалось не думать.
Если бы пришла леди Пенелопа, я снова разрыдалась бы на ее плече, и в этот раз, наверное, рассказала бы о том, как влюбилась в человека, с которым не могу быть вместе…
Но наставница не появилась.
Вместо нее пришел ректор. А плакаться ему у меня и в мыслях не было.
— Не нужно ничего объяснять, милорд, — сказала я до того, как остановившийся в дверях маг успел открыть рот. — Я понимаю, что ваш обман был продиктован благими намерениями, и не могу осуждать вас за это. Но говорить с вами я сейчас не хочу.
— Элизабет…
— Простите, милорд, я желала бы побыть одна.
Я надеялась, что сумела достойно скопировать его обычные манеры и тон. Пусть ощутит всю прелесть общения с человеком, истинных мыслей и чувств которого, невозможно понять. А потом… Потом я выполню свое обещание, сделаю все правильно, и мы с ним будем жить долго и счастливо. Каждый в своем, наглухо закрытом мирке.
Когда он ушел, стало еще хуже. Тоскливо и одиноко.
Даже то, что уже через пять минут вернулась леди Пенелопа, не отменило этого одиночества. Как и то, что еще через полчаса появились Мэг и Сибил, а следом за ними, видимо, другой дорогой добиравшиеся в лечебницу, Рысь и Шанна: весть о моей поездке на чудесном эноре кэллапиа облетела академию быстрее, чем это сделал бы сам единорог.
Наставница не пыталась растормошить меня. Обняла молча, надолго прижав к груди, а затем, словно позади остался длинный душевный разговор, в котором все уже сказано, предложила чая.