Осторожно, женское фэнтези. Книга 2

Шевченко Ирина

Парадокс — хотела сказать я и умолкла, вспомнив, как называл Мэйтин период на стыке реальностей. Время парадоксов. После все само собой утрясется. Одни события забудутся, другие — получат новое, вписывающееся в общую логику, объяснение. Пока же нет ничего невозможного и, увы, ничего однозначно объяснимого.

Вряд ли входившие в следственную комиссию маги общались когда-либо с богами, но, судя по ответам, которые я получила, они и без помощи высших сил пришли к похожим выводам.

— А представляете, каково ему? — спросила вдруг мисс Милс, когда Брок закончил пространные рассуждения о формировании новой картины бытия из осколков

прошлой. — Библиотекарю? Если мы ломаем головы, пытаясь осмыслить случившееся со стороны, что должен чувствовать человек, проживший две разные жизни? Каково проснуться утром и понять, что все, что ты имеешь — иллюзия? Жизнь, оставшаяся в прошлой реальности, — иллюзия, потому что ее уже не вернуть. Жизнь, прожитая в новой, — результат обмана. И ты обманывал сам себя. Превращал врагов в друзей, бедность — в богатство, презрительные взгляды — во всеобщее уважение… Чему можно верить после такого?

— Умом после такого тронуться можно, — хмыкнул инспектор Крейг, подтверждая еще одно замечание Мэйтина.

— Что неплохо объясняет то, с каким маниакальным рвением библиотекарь пытается избавиться от мисс Аштон, — подхватил Гриффит.

— Не обязательно, — профессор Милс поморщилась, сгоняя с лица выражение сентиментального сочувствия, появившееся во время ее размышлений о нелегкой доле библиотекаря. — Не забывайте, человеку, организовавшему ритуал, известно больше, чем нам. Возможно, мисс Аштон действительно опасна для него и новой реальности.

С этим тоже не спорили. Может, и опасна. Жаль, никто, кроме библиотекаря, не знал, чем именно, а то меня бы уже заставили это что-то делать, без оглядки на позднее время и ноющий от голода желудок. С таким режимом питания на фоне постоянных нервотрепок можно, между прочим, и язву заработать. Надо бы мне у Грина вдобавок к успокоительному и для профилактики язвенной болезни что-нибудь спросить. Хотя когда теперь увидимся? На совещание его Оливер не позвал. С одной стороны, понятно, а с другой…

Я отвлеклась на посторонние мысли и чуть не пропустила подведение итогов заседания. Но и тех итогов было не ахти. Постановили организовать наблюдение за Сибил и нашим будущим канцлером, попытаться выявить среди студентов и преподавателей новых участников ритуала, продолжать следить за мной и моим окружением, поблагодарили меня за внимательность и проявленную инициативу, позволившую понять, как именно библиотекарь набрал добровольцев для обряда, и напомнили о необходимости и впредь сообщать обо всем подозрительном и необычным.

— В любое время дня и ночи, — уточнил Оливер.

А инспектор почти торжественно вручил мне кулон с крупным синим камнем, вдавливающимся вглубь толстой металлической оправы, — тревожная кнопка в местном исполнении, чтобы больше не пугала народ воплями из окон.

На этом и разошлись.

Вроде и не впустую проговорили, но и подвижек в расследовании не добились.

Провожал меня, как обычно, милорд Райхон. Как-то само собой повелось, что ректор вменил себе это в обязанность, а не перепоручил никому другому, и до сегодняшнего вечера я радовалась, считая такое поведение признаком симпатии с его стороны. Сегодня же предпочла бы пройтись в одиночестве, сопровождаемая лишь охранниками-невидимками. Сложно было отделаться от мысли, что он пошел со мной — пошел, а не перебросил на крыльцо общежития порталом — чтобы продолжить разговор о Камилле, напомнить, кто сорвал их обед и примирение и

кто виноват в том, что она пропала. И пусть обсуждать то, чего уже не изменить, и давить упреками не в его духе, зато накручивать себя, угадывая, что думают обо мне другие, — вполне в моем.

В результате я сама и не выдержала.

— Не мучьте себя, Элизабет, — прервал меня Оливер на первых же секундах покаянного бреда. — Забудьте тот случай. Детская глупость — и только. Не соверши вы ее, все сложилось бы так же.

Он улыбнулся невесело и неискренне, и я, вместо того, чтобы кивать и соглашаться, что да, все равно ничего у вас с Камиллой не вышло бы, покачала головой.

— Вы это говорите, чтобы я не чувствовала себя виноватой, милорд.

— Вы и так ни в чем не виноваты, — немного резко сказал мужчина. — Я уже объяснял: ваш розыгрыш лишь ускорил события.

— Если бы вы узнали все при других обстоятельствах…

— Если бы я узнал все, — он выделил последнее слово, — поверьте, было бы только хуже. И закончим этот разговор.

Хуже? Что может быть хуже?

— Вы узнали, с кем она встречалась? — предположила я.

— Закончим, — с нажимом повторил ректор.

— Я могла бы записать это для вас. Если вдруг…

— Если вдруг — мне хватит того, что вы уже записали, — сухо отказался ректор.

Я не настаивала. И, кажется, догадалась, с кем провела последнюю ночь Камилла. В памяти всплыли обрывки слышанных, но не понятых когда-то фраз, и картинка сложилась. На месте Оливера я, наверное, тоже предпочла бы не помнить этого, если не удастся ничего исправить. Но…

— Я все-таки запишу, — обдумав все, сообщала я молча вышагивающему рядом магу. — Не для вас — для следствия. Ведь библиотекарь как-то узнал об этом. Если мы поймем, как и от кого, сможем его вычислить.

Оливер замер на месте.

— Вы… — он не мог подобрать слов, а я не могла понять, чего больше в его взгляде: удивления, подозрений, беспокойства или все же обиды за то, что я не послушалась и продолжаю неприятную для него тему.

— Догадалась, — ответила на невысказанный вопрос. — Только что. У меня случаются озарения.

— Просто догадались? — переспросил с недоверием мужчина.

— «Должен убить, тогда она вернется», «ментальные крючки», «тебе не понравится», — я перечислила по памяти ключевые моменты, которые в свое время оставила без внимания. — Если собрать все воедино, это действительно несложно. А еще ваша реакция на мой вопрос.

— Вы — умная девушка, Элизабет, — без эмоций похвалил ректор, вглядываясь в темноту за моим плечом. — И вы правы, если бы мы знали, откуда эта информация у библиотекаря… Но мы не знаем. Инспектор Крейг проверяет эту зацепку, пока без результатов. А записывать ничего не нужно. Камилла пропала последней. Когда ее забудут, изменить что-либо станет уже невозможно. Вы обещали мне, что уедете, если это случится, помните?

— Уеду, — пообещала я повторно.

Можно давать любые клятвы — если мы не остановим искажение реальности, они потеряют смысл. Как и в том случае, если я не добьюсь взаимности от ректора. Вернее, его любви. Я уже сомневалась в том, что это тождественные понятия. Я во многом в последнее время сомневалась. Но, как бы там ни было, Мэйтин условий не менял.

— Дура ты, Элси, — сказала я девице, глядевшей на меня из зеркала в вестибюле общежития.

Не так давно я уже выговаривала ей это, но по другому поводу. И тогда девица в зеркале улыбалась.