Осторожно, женское фэнтези. Книга 2
Шрифт:
— Срок большой уже был. При удачном стечении обстоятельств обошлось бы. Только обстоятельства… не стеклись… А потом…
Да-да, господин доктор, было еще потом. Сами хотели знать, так слушайте. Потому что я теперь не умолкну, пока до конца не выговорюсь. А там, может, еще и рыдать начну.
Хотя — нет, если выговорюсь, то не начну.
— Меня в роддоме оставили, в послеродовом блоке. Должны были сразу перевести… или не сразу? Но там врач — мамина хорошая знакомая. Она меня оставила. Сказала, понаблюдать надо. А за мной, как выяснилось, не наблюдать, а следить нужно было, и днем, и ночью. Но днем еще куда ни шло, а ночью… Там палаты рядом,
В туалет она вышла и задержалась. У многих после родов с этим проблемы.
А малыш плакал.
Рядом совсем плакал.
И грудь болела. Это я потом узнала, что мне должны были сразу дать что-то или уколоть, но там суматоха такая поднялась, что забыли, наверное.
— Я просто пошла и взяла его. Просто. Я думала… Думала, что это мой ребенок. Не знаю, почему, но… Взяла и унесла к себе в палату. А когда его мать вернулась… Ей плохо было, она и легла сразу, даже в кроватку не заглянула. Решила, что ребенок спит, раз не плачет… Утром только кинулась…
Не помню ее лица. Совершенно.
Только крик. Визг, от которого уши закладывало.
Сумасшедшей меня называла. Воровкой. В психушку грозилась сдать. И заявление в прокуратуру написать.
И ребенка требовала обследовать, потому что я его могла неизвестно чем заразить. Мой же отчего-то умер…
— Не «умер», — зажмурилась от ставшего вдруг слишком ярким света. — Она сказала не «умер». Сдох… Но я ее понимаю. Я и сама так ругалась бы, если бы… А меня в гинекологию перевели. Только я там не осталась…
Слухи приползли за мной следом. Неизвестно откуда, но люди вокруг знали обо мне все. О моих родителях, моем ребенке. О чужом ребенке и о том, что я на всю голову больная.
— Попросила мужа забрать меня домой.
На этом, наверное, стоило остановиться, и так сюжетец уже на десяток слезливых мелодрам. Но, к сожалению, это был еще не конец.
— Через три недели попала в то же отделение. В этот раз уже через операционную. Нужно было сразу пролечиться, но… Не до того было. Не до чего, если честно… Врач, седенький такой дядька, все допытывался потом, не мог понять, как я раньше не почувствовала, болеть же должно было. Может, и болело… Но не все так плохо. Пятьдесят процентов здоровой женщины во мне еще осталось. При желании и при должном контроле можно через пару годиков попробовать… Найти бы, с кем пробовать — и можно…
Вот теперь — всё.
— А ваш муж? — впервые с начала моего рассказа подал голос Грин.
— Мы развелись.
— Он…
— Бросил меня? Нет. Это я… отпустила его. Когда мужчина приходит домой, он, не говоря уже о борще и тапочках, хочет видеть свою женщину, а не молчаливое, едва ползающее по квартире существо, давно забывшее о существовании душа и расчески. Он старался, честно, но… Сказал, что не готов еще умирать, даже вместе со мной. Тогда я думала, что это оттого, что он никогда не любил меня на самом деле. А потом поняла, что, наверное, и я его не любила. Потому что, когда любишь человека, ради него будешь готов не только умереть, но и жить… Так ведь? Да я и сама не умерла. Выкарабкалась как-то, сделала модную стрижку, навела порядок в квартире… И начала писать эту дурацкую книжку.
— Чем же она дурацкая? Разве здесь так ужасно?
Такого вопроса
— Вы серьезно? — уточнила недоверчиво. — Серьезно спрашиваете?
— Да.
— Значит… вы мне верите?
— Я думал, вы это поняли, раз уж рассказали все.
С минуту мы смотрели друг на друга, и я первой отвела глаза.
— Я рассказала, потому что устала молчать, — проговорила медленно. — Мне было неважно, поверите вы или нет.
— Мне так не показалось, — не согласился он. — И да, я вам верю. Вы не сумасшедшая, как я уже говорил, и не вижу причин, по которым стали бы придумывать подобное. Зато вижу, что воспоминания о прошлом причиняют вам настоящую боль.
Грин умолк, и в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Словно и говорить больше не о чем.
— И что теперь? — спросила я, когда устала считать каждый «тик» и «так».
— А что теперь? — пожал он плечами. — Могу предложить вам еще чая, если хотите.
— Вы такой… странный. Как будто ничего не произошло.
— Ничего не произошло, — кивнул он. — Мой мир не рухнул, Бет, если вы об этом. И не рухнет, даже если он действительно возник из ваших фантазий. Но вы сами в этом сомневаетесь, а мир в любом случае неплох. И мое место в нем меня вполне устраивает. Если я получил его вашей волей, могу лишь поблагодарить.
— Нет, я тут ни при чем. О вас я не писала. Только имя пару раз.
— Тогда спасибо за имя, — легкомысленно отозвался целитель. — Им я тоже доволен. Хотя, признаться, «только имя» — не совсем то, на что я рассчитывал. Эпизодический герой, тогда как я уже мнил себя заглавным персонажем — обидно, право слово.
— Смеетесь? — голос дрогнул, а в глазах вдруг защипало.
— Даже не улыбаюсь. Но был бы рад, если бы улыбнулись вы.
— А если заплачу?
— Значит, сейчас вам это нужнее.
Я не заплакала.
Правда, и не улыбнулась тоже.
Согласилась на еще одну чашку чая и, пока целитель выходил, чтобы его заварить, протянула руки к очагу и, стараясь не думать, не вспоминать больше, наслаждалась ласково гладящим ладони теплом.
А Грин все-таки невозможный. В лучшем смысле этого слова. Стоило многому у него поучиться: отношению к жизни, например. Он ведь строил ее старательно, собирал кропотливо день за днем, год за годом, и будет отстаивать ее даже перед ликом апокалипсиса. И даже хорошо, что он не заглавный герой, и не обязан мне ни судьбой, ни характером, ни внешностью, но даже будь этот так, вряд ли господин доктор согласился бы признать себя плодом моего воображения. С последовательностью звеньев в цепочке причинно-следственных связей он, похоже, определился сразу. И что с того, что даже бог сомневается в том, как все есть на самом деле? Грин-то не бог, ему сомневаться незачем и некогда: у него работы полно, то калечится кто-то, то рожает — даже на гуся с яблоками времени нет, где уж тут на вопросы мироустройства отвлекаться. Потому и худой такой.
Поймав себя на том, что вот уже второго мужчину за последние дни мечтаю накормить, я все-таки усмехнулась.
— Чай, — сообщил целитель, вернувшийся в комнату с подносом. — И еще кое-что, что нашлось на кухне.
Маленький столик, до этого мирно стоявший в углу, подпрыгнул резвым пони, подлетел к моему креслу и замер, позволяя сгрузить себе на спину чашки, пузатый фарфоровый чайник и блюдо с бутербродами.
— Расскажите теперь вы что-нибудь, — попросила я доктора. — О себе.
Он удивленно приподнял брови.