Осторожно! Злой препод!
Шрифт:
Павлик поперхнулся.
— Берем все три? — предложила я. — Будет в самый раз.
— Хорошая мысль, — похвалила подруга. — Трех, надеюсь, будет достаточно.
И она не без подозрения понюхала ежика.
Продавец, завороженно глядя на нее, упаковал три торта.
— Возможно, вам еще что-нибудь нужно? — голосом сомнамбулы поинтересовался он, выдавая чек.
Галя лучезарно улыбнулась.
— Да, пожалуй. Скажите — у вас есть товары для диабетиков? — И, поудобнее ухватывая пирамиду из тортов, доверительно разъяснила: — Мне, знаете ли, категорически нельзя мучного и сладкого.
Юноша, не ответив, тихо опустился прямо на пол…
Лекция
в которой обнаруживается, что бытие определяет сознание. Да, я материалист и горжусь этим!
Снился мне сон… нет, не сад в подвенечном уборе, а начало учебного года. Прихожу я в лекционную аудиторию, а там прямо перед доской грудой навалены сломанные парты. Я с трудом между ними протискиваюсь, к тому же парты коварно прикрывают всю нижнюю половину доски. Пишу исключительно на верхней половине — но мел, отсыревший за лето, не оставляет на ней следов. А тут еще откуда ни возьмись возникает декан, сурово извещая, что математический анализ с данного момента навсегда отменен, и вместо него я должна читать курс под названием «Роль Единой России в процессе формирования новой государственной арифметики». Я же, увы, совершенно не догадываюсь, чем новая арифметика отличается от старой.
Мартын Задека или автор известного сонника девица Ленорман на моем месте несомненно опешили бы, а я сразу после завтрака побежала в магазин купить коробку мела. Потому что чем являются сны, как не отражением реальности?
Казалось бы, с материальной точки зрения, работа преподавателя требует совсем немногого. Рабочему необходим станок, продавцу товар, уборщице швабра, финансисту роскошный офис и куча денег, политику — телохранители и составители докладов. А нам что? Был бы язык подвешен — а, на мое счастье, привычка отрезать его за неуместные речи давно вышла из практики.
Многие знакомые восклицают: «У тебя не работа, а профанация. Общение с детками — одно удовольствие, а тебе за это еще и деньги платят». Тут мне, конечно, хочется ответить, что почему-то сами они после пяти минут в компании с собственной деткой в количестве одного экземпляра регулярно пьют валидол. Но я предпочитаю не затрагивать слишком больных вопросов, поэтому лишь кротко поясняю, что не всякая детка охотно общается на тему математики, не говоря уж о том, что это необходимо делать в специально отведенных помещениях, нередко представляющих опасность для жизни.
В нашем институте неуклонно идет процесс, вызывающий у меня в памяти школьный курс истории Англии. Там это именовалось интригующим словом огораживание и шло под страшноватым слоганом овцы съели людей. В пятнадцатом веке у землепашцев отбирали наделы, создавая из них пастбища для скота. Так вот, у нас в двадцать первом происходит ровно то же самое.
Вот, например, корпус, который по давней традиции именуется первым учебным. Горе в том, что он очень удобно расположен —
Как бы там ни было, аудитории первого учебного корпуса начали потихоньку переделывать в кабинеты. Каждый год приходишь на работу — и обнаруживаешь очередную утрату. На данный момент в четырехэтажном помещении нам со студентами принадлежит лишь верхний этаж, и то, подозреваю, исключительно по причине крутых ступеней и отсутствия лифта.
Самый старый корпус института называется главным зданием. Он очень красив и величествен — настоящий белоснежный храм науки с колоннами. Если честно, именно посетив когда-то главное здание, я захотела работать здесь, и именно здесь.
Поскольку оно выстроено больше века назад, то крайне прочное и удобное. В частности, там масса дверей, выходящих на разные части обширного парка, в котором расположен наш вуз.
Двери эти замуровывались и замуровывались на моих глазах. Еще год назад было легко успеть за перемену перебраться во второй корпус — теперь приходится бежать в обход, ломая ноги. А, заметим, занятия у нас то там, то тут, и за пятнадцать минут необходимо оказаться порой очень далеко. Не говоря уж о противопожарной безопасности — случись что, всякие там ночные клубы с полутора сотнями сгоревших покажутся невинной шуткой, счет пойдет на тысячи.
Не могу не вспомнить очередную замечательную историю. Занималась я как-то вечером в главном здании со школьниками на подготовительных курсах. По окончании они ушли, а я, естественно, задержалась — надо было стереть с доски, выключить свет, запереть дверь и сдать ключ на вахту. В результате ученики обычно успевают выскочить на улицу куда раньше меня, не слишком желая лишнее время торчать в институте.
Поэтому я очень удивилась, обнаружив несколько индивидуумов слоняющимися у диспетчерской. Они зачем-то пристроились за моей спиной. Я двинулась к выходу — те следом. Навстречу нам почему-то бежала еще парочка школьников, при виде странной процессии радостно свернувших и потрусивших рядом. Я все ползла по бесконечному, плохо освещенному коридору, а из темных закоулков молча выползали знакомые и незнакомые фигуры, удлиняя и без того не хилую цепочку. Вспоминалась сказка про золотого гуся — с той разницей, что друг за друга мы все же не держались.
Я гордо приосанилась. Неужели я, подобно гамельнскому крысолову с дудочкой, приманиваю детей высшей математикой? И нечего смеяться над бедным педагогом. Не так давно прямо на лекции из дырки в полу появилась глубоко беременная крыса. Она явно собиралась по своим крысиным делам — питаться или готовиться к родам, трудно сказать, — но, услышав мой увлекательный рассказ, застыла на месте. Вообще-то мне хотелось прерваться и, прыгнув на стол, хорошенько повизжать, однако я прекрасно понимала — стоит это сделать, и лицезреть беременных крыс придется ежедневно. Что другое, а на это двоечники способны. Поэтому я, как ни в чем не бывало, вещала про аналитические функции, а бедная зверюшка, очевидно впервые обнаружив прелесть абстрактных построений, восторженно смотрела на меня, в молитвенном жесте сложив передние лапки. Счастье, что звонок раздался раньше, чем она родила. Кем никогда не хотела быть, так это акушеркой, пусть даже крысиной.