Острее клинка(Повесть)
Шрифт:
— Почему же мне? — как будто насторожился Перегудов.
— На нас, офицерах, большая ответственность, — не ответил прямо Сергей. — Начинается с безобидного вопроса о том, какое оружие было у древних, а кончается…
Сергей замолчал.
— Вы так думаете? — спросил Перегудов, словно ощупью, словно сбившись с привычной дороги и не зная, куда она подевалась.
— Лучше, если я расскажу им, кто такой Спартак. Хуже, если солдаты узнают об этом от другого или, не дай бог, прочтут в какой-нибудь книжонке.
— Кто же им подсунет такую книжонку? — кажется, вновь обрел твердость
— Вот и я думаю — кто? Не мы же с вами.
Сергей, согнав с лица улыбку, смотрел на штабс-капитана. Тот выдержал взгляд, ничем не обнаружив досады.
Было совершенно ясно, что за подпоручиком Кравчинским ведут со дня его приезда самую настоящую слежку.
В конце концов Сергей понял, что в армии пропагандист сможет пойти лишь до определенной черты. За ней начинался безрассудный риск. Надо было или прекращать всякую работу, или выходить в отставку. Сергей выбрал второе. За полтора года он дал своим солдатам все, что мог дать, и сам от армии взял все, что могло пригодиться в будущем.
— Понимаю, — сказала Соня, — там всегда сыщется какой-нибудь Перегудов. Но вам было все же проще.
— Проще? — удивился Сергей.
— Вы же имели готовых слушателей. Вам не надо было их искать.
— А вам?
— В том-то и дело, что мы сами по себе, а рабочие сами по себе. Мы не знаем друг друга. Не могу же я пойти к проходной и звать к себе в кружок. Как войти к ним в доверие, никто не знает. Два мира. Это ужасно. Но ведь надо же нам переступить эту границу!
В зыбком свете уличного фонаря сердито блестели ее глаза.
«Переступим, — заражаясь ее настроением, подумал Сергей, — уверен, что очень скоро. Ты ведь явно не из тех, кто подолгу топчется на одном месте».
Так оно вскоре и произошло.
В коридоре института Сергей увидел Соню.
Длинное платье с широким поясом на тоненькой талии, белокурый нимб волос были необычны в чинном коридоре.
Бородатые студенты, как шмели, шумно обтекали девушку.
Сергей подумал — как уместна она здесь, с ее пытливыми глазами и выпуклым лбом.
Почему-то высшие учебные заведения в России для женщин закрыты. Они уезжают за границу — в Женеву, Париж, Цюрих. Не мудрено, что лучшие из них становятся нигилистками.
— Вы сегодня мне нужны, — не дала она ему даже раскрыть рта, — пойдемте сейчас со мной.
— Хорошо, — сказал он, — через пять минут я освобожусь.
Пять минут, пока Сергей куда-то ходил, Соне показались часом.
Времени оставалось в обрез, а ей надо было все рассказать, посоветоваться и успеть к месту встречи.
Два чайковца — Чарушин и Синегуб — случайно познакомились с рабочими Обуховского завода (кушелевцы стали называть себя чайковцами по фамилии Николая Чайковского, который играл видную роль в кружке; это он дал отповедь Басову в тот, первый приход Сергея на Кушелевку). То, что не удавалось несколько месяцев, решилось вдруг быстро и просто.
Чарушин и Синегуб разговорились с рабочими в трактире за чаем.
Оказалось, что у тех и у других забот полон рот — и на жизнь надо заработать, и от начальства отбиваться. Хотя у
Все получилось как по заказу. Вчера не было ничего, сегодня — несколько кружков.
Но как встать на одну ногу с неграмотным тружеником? С чего начать? Какие книги принести? Как сочетать обучение по букварю с азбукой социальной борьбы?
Сергей Кравчинский казался Соне человеком, который с умом смотрел на вещи. С людьми говорить он умел, причем с разными: завидное качество. Не каждого пошлешь так вот, запросто, к рабочим. А его можно.
— Чем больше будет рабочих, — сказала Соня, — тем больше потребуется пропагандистов. А наша братия разношерстна. Мы прожили на Кушелевке вместе одно лето — из семнадцати человек осталась половина.
— Что загадывать? Поживем — увидим.
— Так нельзя, — возмутилась Соня, — мы должны распропагандировать весь Петербург!
Вечерело, когда подошли к дому у Александро-Невской заставы. В лавре звонили в колокола, к вечерней службе тянулись фигуры верующих. Циркая по камню концом шашки, прошел городовой. Он и не повернул головы в сторону студента и скромно одетой барышни. В этом районе обитала и такая, победнее, студенческая публика.
Их уже ждали. Поздоровались, расселись вокруг стола. Соня, слегка краснея и от этого делаясь еще моложе, рассказывала о программе занятий. Сергей присматривался к рабочим.
Один из них особенно его заинтересовал. Сергей видел, что этот парень, в отличие от других, прекрасно замечает волнение барышни. Улыбка его тонких губ словно подбадривала: «Не робей, ребята тебя понимают, ты даже не представляешь, как они тебя отлично понимают».
Его глаза то сосредоточенно, даже с какой-то грустью, светились, то весело вспыхивали. Он был широкоплеч, с высокой грудью и сильными руками, которые только и выдавали в нем рабочего человека. Волнистые волосы, каштановая эспаньолка, правильные черты лица делали его похожим на артиста, художника или ученого.
Соня кончила, и первым заговорил именно он, этот красавец в рабочей блузе. Говорил он небыстро, но правильно, по существу и поразил Сергея снова: некоторые его обороты выдавали не только природный ум, но и образованность. «Зачем же он тогда пришел сюда?» — невольно вставал вопрос.
Сразу после занятий рабочий сказал: «Я вас провожу» — и вместе с Сергеем и Соней вышел из дома.
— Я должен знать, — заговорил он, — какие у вас задачи.
— Самые простые, — ответила Соня, — передать свои знания тем, кто их не имеет.