Остроумие мир. Энциклопедия
Шрифт:
* * *
Однажды за столом, рассказывая о египетском походе, Наполеон подробно описывал одно из сражений, причем точно, по номерам, перечислил все войсковые части, принимавшие участие в бою.
— Как можете вы, государь, удерживать эти подробности в памяти столько лет подряд! — с изумлением воскликнула г-жа Бертран.
— Сударыня, ведь любовник удерживает же в памяти имена своих бывших возлюбленных! — возразил Наполеон.
* * *
При дворе Станислава II, который держался лишь покровительством России, русский посланник Штакельберг был, конечно,
— Что такое со мной сегодня! Я все принимаю валетов за королей!
* * *
Жена одного поставщика, очень хорошенькая, богатая, нарядная, явилась на бал во время Первой империи в очень открытом платье. Какой-то офицер кидал на ее прелести чрезвычайно бесцеремонные взгляды, которые ее ужасно смущали. Наконец, предприимчивый воин подошел к ней вплотную, не сводя глаз с ее плеч.
— Господин Аркамбаль, — взмолилась хорошенькая поставщица, — отойдите, ради Бога, ведь знаете, что мы, поставщики, недолюбливаем, чтоб наш товар слишком внимательно разглядывали!
* * *
В начале революции, в эпоху генеральных штатов, герцог Монморанси предложил собранию уничтожить дворянские привилегии. На другой день, повстречавшись с ним, Талейран сказал ему:
— Герцог, вы первый в вашем знаменитом роду храбрецов, решившийся сложить оружие.
* * *
Талейрана, бывшего до революции епископом, уговаривали рукоположить версальского епископа, избранного уже по революционному порядку. Талейран хотя и принес присягу в верности конституции, но от рукоположения отклонился.
— Присягать я могу сколько угодно, но посвящать в сан не могу.
Эти на вид невинные слова имели весьма острый задний смысл. Присягать, значит также ругаться, а посвящать, помазывать, значит тоже ругаться, но в еще более решительном смысле.
* * *
Какая-то герцогиня должна была принести присягу, а принимал эту присягу Талейран. Герцогиня предстала перед ним в роскошном, но донельзя откровенном костюме.
— Герцогиня, — заметил ей, улыбаясь, Талейран, — вы не находите, что для клятвы в верности такая юбка коротковата?
* * *
Один из директоров, Ревбелль, еще во время Конвента грубо оскорбил Талейрана, крикнув ему во время одной из его речей:
— Подлый эмигрант, у тебя здравый смысл так же хромает, как нога!
Талейран прихрамывал.
* * *
Во время Директории Ревбелль однажды спросил у Талейрана, бывшего тогда министром иностранных дел:
— Как идут внешние дела, господин министр?
— Да вкривь и вкось, как вы видите. Ревбелль был сильно кос.
* * *
Про одного поставщика военного ведомства Талейрану сказали, что он собирается куда-то принимать лечебные ванны.
— Да уж все они таковы, — заметил Талейран. — Им все надо что-нибудь принимать!
* * *
Когда
— Не беспокойтесь, — говорил тогда Людовик XVIII, — господин Талейран достаточно хорошо умеет жить, чтобы знать, как надо получше умереть!
* * *
Палата депутатов 1815 года в начале Реставрации представляла весьма жалкое зрелище.
— Неужели кто-нибудь поверит, что такой сброд спасет отечество? — сказал кто-то при Талейране
— Почем знать, — возразил он, — ведь был же Рим спасен гусями!
* * *
Талейран, несмотря на неимоверное количество приписываемых ему острот (большей частью непереводимых, основанных на игре французских слов, полных намеков на современные текущие события), был человек вовсе не болтливый; он гораздо охотнее молчал и слушал, чем сам говорил. Он был вероломен, продажен, и, однако же, все признавали и признают, что своему отечеству он оказал громадные услуги. Один злой и остроумный враг сказал про него:
— Талейран продал всех, кто его покупал!
* * *
В 1802 году Наполеон поручил Редереру сосгавить уставную грамоту для одной республики. Редерер составил ее в двух редакциях — краткой и подробной. Передавая обе рукописи Талейрану, он сказал, что, по его мнению, лучше было бы выбрать краткую редакцию.
— Посоветуйте первому консулу остановить свой выбор на ней. Лучше всего, когда конституция изложена кратко и…
Он хотел добавить «ясно», но Талейран перебил его и докончил за него:
— Кратко и неясно.
* * *
— Милостивый государь, — взывал к Талейрану один из его кредиторов, — я хотел бы знать, когда же, наконец, вы со мной расплатитесь?
— Экий вы любопытный! — отвечал Талейран.
* * *
Карно говорил про Талейрана:
— Он слишком глубоко изучил сам себя, как же ему не презирать людей?
Талейран очень любил графа Нарбонна. Однажды он с ним прогуливался, а Нарбонн декламировал стихи собственного сочинения, очень плохие. Повстречав какого-то прохожего, который зевал во весь рот, Талейран заметил своему другу:
— Нарбонн, ты всегда на улице кричишь во все горло. Говори тише; посмотри, этот человек, очевидно, слышит твои стихи, потому что не может удержать зевоту.
* * *
Когда Талейран вышел из духовного звания, он женился, стал министром, дипломатом, при революции, при Наполеоне, при Реставрации. Кто-то, уже при Людовике XVIII, удивлялся, как это король терпит такого нехристя — женатого епископа!
* * *
— Королю трудно было бы найти более прочного христианина, чем Талейран, — возразила одна умная дама, — подумайте, ведь он удостоился всяческих таинств и помазаний, в том числе пострижения и брака!