Остров айлатки
Шрифт:
– А ты слышал… Нет, знаешь существо такое – айлатку?
У Федора прибавилось борозд на лбу, а глаза превратились в обращенные ребром монеты. Он улыбнулся – она поняла это по натяжению гладкой кожи на щеках, под бородой улыбки было не видно – и бросил:
– Алеуты, не айлатки.
Натка в разочаровании опустилась на дно лодки. «Он не понял», подумала она, «Да и как бы он понял? Айлатку видел только мой отец». Но об этом было еще рано думать. Они не приплыли на Безымянный. Она повернула голову назад, в сторону отдалявшихся камней, полоски редкой травы, над которыми кружили черные пятна бакланов и топорков, и ее вдруг охватил озноб. Но не тот, физический, озноб, когда налетает холодный ветер, а ледяная вода окатывает неразогретое тело. Это был озноб, идущий из глубины ее тела, зарождающийся где-то в недрах ума. Озноб от предвкушения таинственного и неизведанного, что ждало ее там, на Безымянном.
Теперь Натка смотрела на Федора, прокручивая в голове все события минувших дней. «Немудрено, что я не помнила всего этого. Когда засыпаешь в непривычном месте, голова не сразу понимает, где находится тело», думала она. Ей не хотелось думать, что тело ее дало команду ко сну из-за страха. Страха перед неизвестным, перед океаном и перед островом, который теперь темной глыбой возник за спиной Федора. Он казался продолжением его бушлата – утесы и изгибы словно вырастали из великана-алеута.
В этом острове было что-то странное. Если Беринга порос травой и низенькими деревцами и кустиками, из гряды которых вырастали поселения, то Безымянный ощетинился острыми скалами, от которых к воде спадали бледно-желтые дюны песка. Из пены океанской воды вздымались базальтовые скалы, словно оборона крепости. За угрожающими выступами скал в белесой мгле тумана виднелись прожилки мха и тьма пересохших речных протоков. Изрезанная в прошлом ручьями земля острова напоминала старую потрескавшуюся кожу. Натка не видела всего острова целиком – стоявший туман скрывал все за грядой скал. Но она отчетливо видела столп света, который спускался от неба куда-то вдаль. В этом месте солнце пробило пелену в тропосфере и, словно компенсируя недостаток света, направило всю свою мощь в эту точку – в самую гущу туманной мглы, скрывавшей остров. Девушка зачарованно смотрела на это странное явление.
Федор перестал грести и оглянулся. Около минуты он осматривал берег, решая, с какой стороны лучше подплыть. Лодка покачивалась на сильных волнах, а ветер рвал края курток, выхлестывая их за края байдарки. Он обернулся к Натке, прицокнул языком и снова налег на весла.
– Все нормально?! – спросила она, встревоженная его видом.
Он сначала не расслышал ее за ударами весел и плеском воды, но затем по движениям губ понял ее фразу, накренился и тоже прокричал:
– Я сбоку зайду, там есть бухта.
Он задумался, прикусив губу, поглядел на дно байдары, словно не решаясь произнести что-то еще. Натка поняла, что при виде острова его что-то встревожило. Она почувствовала эту тревогу интуитивно и подумала, что лучше бы он сейчас не соврал, иначе она тоже будет тревожиться.
– Осторожно, – пробормотал алеут, поглядев на нее. Тревоги во взгляде не было, сказал он это тоже спокойно. Говорил, словно это было дружеское предупреждение.
И он показал пальцем в сторону столпа света над островом.
– Туда не ходи никогда, – сказал он, глядя ей прямо в глаза.
«Но почему?» подумала она, но не спросила. Только согласно кивнула. Федор снова взялся за весла, и они пошли в обход щетины скал. «Я пойду туда с одной оговоркой», перебирала мысли Натка, «Только если там может быть айлатка». Вскоре огромный каменный гребень заслонил вид острова. Перед Наткой будто вздыбился плавник исполинской древней рыбы, которая окаменела, выплыв на поверхность, и оставила только расправленные щетины над водой. Камни расправлялись исполинским веером, оправленные вуалью из мха. Вот-вот, под темными волнами, гигант оживет, плавник расправится, и вся эта невероятная глыба занырнет вниз, разнося в стороны волны, которые сметут и ее, и эту лодчонку Федора. Натка испугалась от этой мысли, отвернулась от скал и, запахнувшись поглубже в парку, свернулась на дне лодки.
«Интересно, а насколько большой этот остров?» подумала она, «Я ведь даже не знаю, где искать. Хотя вроде он поменьше Медного будет, а тот меньше Беринга, куда я прилетела». Потом она решила, что расспросит этого биолога про размеры острова и его ландшафт. Если он там уже несколько дней, то наверняка уже освоился. Над головой клубьями гнездился туман. Заморосил редкий дождь. Натка снова начала дремать в убаюкивающей колыбели лодки, когда из дремоты ее вывел резкий толчок.
– Приплыли! – крикнул Федор, бросая весла.
Он шумно дышал и, по виду, сам был рад, что они, наконец-то приплыли. Натка высунула голову – они пристали к шелковистому светло-коричневому пляжу, который облизывал прибой. Позади них смыкались копья скал, окружавшие эту естественную бухту. Словно стражники ограждали единственный вход на остров. Натка расправила тело,
– Сапоги надо было брать, – прицокнул Федор, – Что ж ты сразу не сказала, я бы дал.
– Ладно, у биолога возьму, – махнула рукой Натка.
– А где он сам-то? – спросил Федор. – Куда идти, знаешь?
Натка, конечно, не знала. Если подумать, все, что происходило, было страшно спонтанным – вопрос орнитологу, их попытки найти лодку, Федор и это плавание. Еще утром она читала книжки, изнывая от скуки, а сейчас в неизвестном месте ищет неизвестного человека. Впрочем, ей было не привыкать. Натка давно поняла, что не рождена для рутинной городской жизни, где все выверено, известно и высчитано за тебя. С детства она жадно слушала рассказы отца, который приезжал несколько раз в год домой – о просторах Тихого океана, о дружелюбных алеутах, об исполинах-китах и играх касаток. Отец работал ихтиологом в Командорском заповеднике и большую часть времени проводил на островах. И она думала, как хорошо было бы поехать с отцом, но почему-то он никогда ее не брал с собой. Натка думала, что дело было в ее матери. Ей никогда не нравилась работа отца и что он все время отсутствует. Порой девочка даже не могла понять, как сошлись два таких непохожих человека. Мать была обычной женщиной, с женскими интересами – смотрела сериалы, ходила на работу в магазин продуктов, ухаживала дома за растениями. Зарплата отца была не такой большой, и Натка не могла представить, что они поженились из-за денег. В то же время она ясно видела сказочность – а по-другому и не сказать – этого ярко улыбавшегося мужчины, с лоснящимся загаром и полными солнца глазами. Он источал радость жизни, которую почерпнул там, на островах, а потом делился ею с дочкой и женой. Возможно, поэтому мать Натки терпела его отсутствие, ведь каждый визит был событием, зарядом давно севшей батареи. И потому также она не хотела, чтобы Натка ехала с ним – она завидовала, что дочка будет наслаждаться компанией этого мужчины без нее.
А потом отца не стало – рак легких на последней стадии. Натка с ужасом смотрела, как вся энергия уходит из его стройного тела. Мать смотрела на его увядание с плохо скрываемым отвращением, и Натке стала противно от этого. Один раз она даже закричала ей: «Да ты его никогда не любила!», за что получила огромную затрещину, от которой неделю болела челюсть. Сама она не отходила от его постели, вся в слезах, ловя последние моменты общения с самым важным человеком в своей жизни. Отец не пытался бороться – болезнь обнаружили на последней стадии – и смерть он встречал достойно. В его глазах не было страха, в голосе – заискивания жажды жизни. «Пора значит пора», говорил он тихо. Натка смотрела в его глаза и понимала, что сейчас он там – в буранах Тихого океана, плывет на лодке, всматриваясь в океан. За несколько дней до смерти он рассказал ей об айлатке.
«Послушай», – кашляя, с трудом выдувая из легких воздух, говорил он, «Я такого зверя там видел, трудно поверить. Были мы на Безымянном в последний раз. Ну там, откуда всех выселили в Советское время. Мало кто туда плавает. Есть там наблюдательный пост за китами, от старой научной экспедиции. Так вот, я пошел с командой, они за кашалотами наблюдали, а я искал, где лосось нерестится. Только работой я так и не занялся. Диковинный это остров, скажу тебе… Что-то звало меня внутрь. Однажды утром я встал и долго бродил по изломам и холмам. Не знаю сам, чего искал. Рыб же на суше нет, сама знаешь. И все какой-то свет струился и было так тепло. Я взмок, сбросил с себя куртку. А сам думаю: как же так? Какие холода здесь, а на острове так тепло? Но было так тепло и солнечно, а передо мной поляна цветов раскрылась. И вот тут-то самое странное и произошло. Из этих цветов расправились крылья, большие такие, как у чайки. Но только то была не чайка. Я поверить глазам не мог, когда увидел, что крылья эти несут змею. Она извивалась в воздухе, большая была такая, что питон. Хотя я питонов только в зоопарке видел. Только без окраски – серая вся. А глаза, такие желтые с узкими монетами зрачков – в меня вперились. И вот подлетела эта животина ко мне, а я только рот раскрыл, смотрю на эту диковину. Змея язык высовывает, неподвижно на меня смотрит. А потом взлетела и унеслась куда-то в холмы. Я хотел за ней, но тут меня окликнули. Экспедиция меня целый день искала, им пора было уплывать. Я никому не рассказывал об этом, все равно бы не поверили».