Остров Буян
Шрифт:
– Народ-то народ, – возразил пан Юрка, – а мыслю, что в Земской избе один пан Томила постиг науки. Гляжу и дивлюсь, сколь все в городе складно. Вот список книжицы новой тебе принес – Фомы Кампанеллы «Civitas Solis». [201] Мудрая книжка. Сама невелика, а философии сколь в ней – диву даешься! Ты сказывал, Томаса Моруса книга тебе любезна. Сия не плоше «Утопии» Моруса. Хочешь?
– Вот то мне и кстати, братец! – оживился Томила. – Ты словно чуял: я тут, покуда ранен лежал, написал «Уложение Белого царства»…
201
«Civitas Solis» («Город-Солнце») –
– То есть, я так разумею, трактат о державстве?
– Трактат, – подтвердил Томила. – Хошь послушать?
– Слухам, пане. То бендзе велька честь! – суетливо воскликнул пан Юрка, разжигая лестью авторское желание поделиться написанным.
Томила зажег свечу. Прочесть свое «Уложение» о Белом царстве пану Юрке – это значило взвесить свой труд на беспристрастных весах разума, искушенного книжностью. Этого не хватало Томиле.
Он с увлечением стал читать свое «Уложение».
Поляк слушал, кивая головой, поддакивая, щелкая языком от удовольствия.
– Ты, пане, великий философ! Як пана бога кохам, то есть бардзо мудро! А ты, пане, мувил – «народ»! Народ не составит такого трактата. Я много сказал бы, пане, о вашем трактате, да прежде, пшепрашам, поведай: ты мыслишь, в едином городе Пскове будет все Бяло царство? – спросил поляк.
– По всей Руси, мыслю.
– Пшепрашам, ты что же, в Боярскую думу поедешь читать в поучение Борису Морозову экую грамоту? – с насмешкою продолжал пан Юрка. – Такой ли державец на сем столпе мудрости царство поставит! Альбо пан мысли – бояре сто правду примут?
– А ты, пан, считаешь – не мочно и жить без бояр! – усмехнулся Томила. – Полгода уж скоро живем – не скучаем!
– То так, пане милый. Я страшусь – пан боярин Хованский ждет нового войска в подмогу.
– Войска ждет? Ну, и мы тоже ждем. К кому раньше приспеет, увидим! – сказал Томила.
– То дело иное, пане! – с одобрением воскликнул Юрка. – Я слышал, конное войско царевич наймует на помощь Пскову, – тихо добавил он.
– Чего-то ты бредишь! Какой царевич? – не понял и удивился Томила.
– Пшепрашам, царевич Иван, я мыслю…
– Что за Иван? Что за войско? – опять не понял Томила.
– Сын царя Василия Шуйского, мыслил я так, пане Томила. Я слышал, он книжный муж, разумом ясен, риторику, диалектику и философию много читал…
– Тьфу ты, бес! Да отколь он взялся? Где твой царевич? – нетерпеливо спросил летописец.
– Не ведаю, пане, ты лучше знаешь – в Варшаве иль в Полоцке ныне…
– Поляк? – с недоверием переспросил Томила.
– Царь Василий был русский. Отколе же сын – поляк?
– Коль в Полоцке рати наймует, так, стало быть, лях! На черта он сдался… Ну, вы и народ! – покачал головой летописец. – То Дмитрия сляпали, ныне Ивана…
– Я сам, пане, русский, я двадцать пять лет уже живу в государстве Российском! Я сам есть холоп государя, каков же и ты! – обиделся Юрка.
– Эх ты, пан! Ну что нам в Иване Шуйском! Да будь он хоть вправду царевич… Как наши письма дойдут изо Пскова во все города, да все российские города и уезды заедино повстанут, да земское
– Пан, стало, ждет всей земли повстанья? – спросил с любопытством поляк.
– В том и сила! – сказал летописец. – А ляхов из Полоцка в город впускати не стать. Коль город изменным станет, то все города от него отшатнутся. Русскую правду и русским мечом добывать, а не панским!
– Слухай, пане, – сказал поляк, – я смею мыслить, что пан царевич згодися [202] с таким трактатем. Нех пан Томила пишет лист до царевича шибко. Царевич пошле свое войско до Пскова. Боярин Хованский ускаче от стяны, як пайка бялый.
202
Согласится (пол.).
– Все врешь! Не наш то царевич, а панский, как Гришка Отрепьев… И все воровство! – возмутился Томила.
После разговора с Захаркой о вестях из Литвы Томила успел поверить в пребывание царя в Литве. Слова поляка о каком-то неведомом миру царевиче привели его в смущение: если в Литве был не царь Алексей, а пустой самозванец, кому же и куда посылать «Уложение»?
– Воровство! – повторил подьячий. – Никакого Ивана-царевича нету… Вор лезет на Русь, чтобы снова отдать нас панам… Шиш возьмут!..
– Пане милый, пшепрашам, никто не пшимуси! [203] – воскликнул поляк. – Пан чел мне трактата. То есть велика честь – слухать такую мудрость. Пан Томила читал Платона, Овидия и Плутарха. Пан ве, что царь повинен быть разумом ясен и книжен… Я вем, пане милый, Иван-царевич есть монж [204] , искусный в риторике и диалектике, мудрый…
– А ты, пане, польский лазутчик! – внезапно сказал Томила. – Ты есть… вор!
– То есть политичность руссийска! – вскочив, с возмущением и злобой выкрикнул Юрка. – То вежество русское, пане Томила! Я есть гость в вашем доме, вельможный пане! – ядовито напомнил он.
203
Не принудит (пол.).
204
Муж (пол.).
– Гость-то ты гость. Да иди подобру покуда, а боле не лезь со своим воровством. Не то попадешь в Земску избу к расспросу… Иди! – раздраженно сказал Томила.
И пан Юрка вышел с надутым достоинством и обидой.
Глава двадцать девятая
1
Весь город с утра говорил о том, что Гаврила покинул Всегороднюю избу и заперся с кучкой людей в Гремячей башне. Кто-то сказал, что пушкарь Антропка с Гремячей башни направил пушку жерлом на Всегороднюю избу.