Остров Буян
Шрифт:
– Эх, Иван, Иван! Ну куды же ты девался? И как я тебя одного-то пустил!.. Не дай бог, что стряслось, – со вздохами часто ворчал себе под нос осунувшийся от горя Кузя.
После святок от Прохора Козы из Порхова была получена весть о том, что мать Кузи больна, и подьячий решительно приступил к Кузе.
– Что ж, Кузьма, может, что и стряслось с твоим другом недоброе, – ведает бог, я того не желал и иным никому никогда не желаю лиха. Даст бог, жив твой Иванка, придет ко мне – и без тебя я приму его лучше, чем сына родного. А у тебя, слышь ты, матка недужна. Случись – помрет. Ты себе вовек не простишь, что домой не приехал ее перед смертью видеть.
Отчаявшись дождаться или найти Иванку, Кузя сдался и согласился ехать, сопровождая коней Ямского приказа [154] .
С ним должны были ехать стремянный стрелец [155] и двое московских ямщиков, сам же Кузя в проходной грамоте [156] был писан подьячим Ямского приказа. Для охраны коней на дорогу он получил пистоль и был по-мальчишески горд поручением крестного…
Подьячиха напекла уже подорожников, и Кузя совсем собрался, когда вышел в последний раз поглядеть на Москву и заказать у Иверской чудотворной иконы молебен о здравье болящей матери.
154
Ямской приказ – ведал организацией ямского, то есть почтового, дела.
155
Стремянные стрельцы – входили в особые стрелецкие отряды, составлявшие личную охрану царя, его гвардию.
156
Проходная грамота – документ, предоставлявший право свободного передвижения по стране в указанном направлении.
Только он вышел из дома крестного, как возле крыльца столкнулся с Иванкой, спешившим к нему.
– Иван! Господи! Ваня! Иванка! Голубчик, родимый Иванка! Куды ж ты пропал!.. – кричал Кузя, тиская друга в объятьях.
Направляясь к Кузе, Иванка решил с ним держаться сурово и только сказать, чтобы тотчас послали с попутными ямщиками упредить Гаврилу о несчастии с изветом. Сказав, Иванка решил попрощаться и тотчас уйти, но жаркая встреча заставила его вмиг позабыть обиду, и он так же крепко и искренне обнял друга.
– Тише, дьявол, задавишь! Ведь экий возрос! Гляди-ка, на сколь меня больше стал, Ваня. Ну что же, идем в избу, – позвал Кузя. И только теперь заметив стоявшего рядом с усмешкой в глазах медведчика Гурку, он повернулся к нему.
– Здорово, Первой! Эк ты тоже возрос на Москве, не признаешь! – он протянул Гурке руку.
– Здоров, Кузьма! Только я не Первой, а Гурей.
– Тьфу, пропасть! Я мыслил, Иванка с братом пришел, обознался! – воскликнул Кузя. – Идемте в избу, – повторил он.
Подьячий был с утра уж на службе в приказе, подьячиха собиралась на торг, и друзья остались одни. Иванка тотчас поведал Кузе о том, что случилось…
– Вот Июда, собака проклятый! Чего ж теперь деять, Иван? Всем беда будет дома, и дядю Гаврилу, и бачку, и всех иных схватят да станут мучить, – в раздумье сказал Кузя.
– Мочь бы, сила. Я б Ваську своей рукой задавил
– Ищи ветра в поле! Москва велика – где сыскать! – сказал Кузя со вздохом. – Да я сам собрался уж во Псков. По дороге домой его, может, еще и встрену. Кабы мне людей верных с собою, напали б в пути да нобили Ваську с холопами вместе.
Сознание того, что за пазухой у него завелся пистоль, сделало Кузю воинственней и храбрей.
– Они на конях, не догонишь, – сказал Иванка.
– У меня будут целых четыре тройки – двенадцать коней, да каких!.. – хвастливо вымолвил Кузя.
– Стой, братцы! Отымем извет, коли вы не робки! – перебил медведчик. – Хотите взаправду?
– Ну?! – воскликнули разом Иванка и Кузя.
– Я товарищей соберу, да таких, что им сам сатана не страшен. Поскачем в угон по Новгородской дороге, догоним, в лесу где-нибудь ошарашим дубьем и того…
Иванка и Кузя оба раскрыли рты.
– Взаправду?! – дрогнувшим голосом произнес Иванка.
– Петро Шерстобит сгодится? – спросил Гурка.
– А он пойдет?
– Со мною он всюду пойдет. Ивана Липкина, тульского кузнеца, знаешь? Сгодится?
– То парень кремяный! – признал Иванка.
– Стало, сгодится. Татарин Шарип не хуже его и тоже со мной куды хошь… И еще наберем, – сказал Гурка.
– Ну как, Кузьма, не сробеешь? Ты что же молчишь? – спросил друга Иванка, видя, что он задумчиво чешет в затылке.
– Постой, не мешай. Я считаю, сколь хлебушка надо в дорогу на столько людей, – сказал Кузя.
– Вот малый так малый! – воскликнул Гурка, подставив Кузе свою богатырскую пятерню.
Кузя с маху ударил его по ладони своею мягкой тяжелой лапой. Иванкина рука твердо легла сверху, скрепляя их рукобитье…
3
Самое трудное было сговорить сопровождающего конного стрельца и двоих ямщиков Ямского приказа, чтобы они взяли с собой в товарищество пятерых молодых парней.
– А вдруг они конокрады и нас пограбят! – сказал один из ямщиков.
– Не на тебе ответ, а на мне, – возразил ему Кузя. – Я не страшусь, а тебе что? А я мыслю так: нас всего четверо, разбойники нападут, и нам не сберечь коней, а увидят столько народу, кто сунется грабить!
На дорогах было всегда неспокойно, и прежде других согласился с Кузей стрелец. За ним сдались ямщики.
Когда на другой день они выехали из Москвы, на ближних ямских дворах они узнали, что Васька Собакин с двумя холопами и ямщиком уже проехал по Новгородской дороге. Кузя заторопил товарищей.
– Да куда нам гнать – не с грамотой царской скачем. Загонишь коней, а дохлые клячи на кой черт в ямских дворах! – возразил пожилой ямщик.
Но Кузя настаивал. Он был старший, и все должны были его слушать.
К вечеру третьего дня они снова услышали о Собакине, но оказалось, что он пропьянствовал целую ночь, задержался в пути и был значительно ближе. Надежды нагнать его стало больше.
Миновали Новгород. Близилось место сдачи ямских коней.
Иванка боялся, что в Новгороде они потеряют следы Собакина. Однако дальше, за городом, встречный ямщик снова сказал Кузе, что видел Собакина. Теперь он ехал совсем уже невдалеке впереди них, и вот-вот они могли оказаться вместе с ним на ночлеге. Товарищи, посовещавшись, решили, что им не годится попасть на ночлег в одно место с Васькой, чтобы никто их не мог опознать. Надо было не только догнать его, но обогнать, чтобы выбрать место для схватки заранее и поудобнее…