Остров Фиаско, или Последние приключения барона Мюнхаузена
Шрифт:
— Куда это ты собрался?
— Я сейчас… На минутку…
Торопливо достав завернутое в бумажку письмо, я положил его на столик, рядом с вешалкой, и выбежал.
Было уже совсем темно. Я притаился за сараем. В глубине двора сквозь голые ветви загадочно светились наши окна. Наверное, они там уже прочли…
Внезапно распахнулась форточка:
— Вадик! — раздался тревожный голос мамы.
— Вадик! — крикнул отец.
«Поздно, — думал я, — слишком поздно… Я останусь здесь, за сараем, и замерзну. Я уже
— Вадик! — еще громче крикнула мама.
— Иди домой! — неуверенно добавил отец.
— Вадик! — хором крикнули они.
Наконец форточка закрылась. И к моим страданиям стало примешиваться легкое беспокойство. Рано или поздно я должен был вернуться домой. Но как я мог после такого письма! Вот, если бы меня спасли…
Дверь в подъезде отворилась, и я увидел маму с папой. Оглядевшись по сторонам, они медленно обошли весь двор. Но упорно не замечали сарая. Я высунул из-за угла голову. Меня по-прежнему никто не видел. Я вылез по пояс — никакого результата! Папа забрался в противоположный угол двора и настойчиво обшаривал кусты.
— Эх! — вздохнул я.
Бесполезно.
— Эх!!!
Они вздрогнули и разом повернулись. Больше я не мог прятаться и быстро вышел из-за сарая. Первым подоспел отец. Он взял меня за руку:
— Где ты был?
Мы направились к дому.
Комната ослепила светом. Опустив голову, я стаскивал пальто и жмурился, я старался не смотреть по сторонам. И вдруг, не выдержав, оглянулся: на столе стоял ящик с новогодними игрушками.
…Я так спешил, что руки запутались в рукавах. Отец тем временем уже затаскивал в комнату елку.
— Не бойтесь, — сказал я, — не бойтесь! Я передумал…
Кричите громче
— А-лик!..
Теплое сентябрьское солнце заливает комнату. Алик стоит у стены, за высокой спинкой кровати.
А со двора несется дружный крик:
— А-лик!
Алик опускает голову и понуро бредет к дверям. На крыльце толпа ребятишек. Лицо Алика бледно и серьезно.
— Я не выйду, — говорит он, — я наказан.
«Ваш сын улыбается на уроках математики… Примите меры!»
Вот и вся история. С такой запиской далеко не уедешь.
— И надолго тебя? — спрашивает Костя.
— Не знаю, — вздыхает Алик.
— Мне всегда говорят, на сколько наказывают, — продолжает Костя. — А мы вот тут в казаки-разбойники хотели играть…
— В казаки-разбойники? — лицо у Алика вытягивается еще больше. — Это как тогда?
— Как тогда…
— Алик долго молчит, потом поднимает голову и говорит:
— Кричите… кричите громче!
Дома все по-старому. Папа в кресле читает газету. Сгорбленный, стараясь не смотреть по сторонам, Алик пробирается за спинку кровати.
Здесь все так знакомо… И выцветшие обои с причудливым рисунком, в котором, приглядевшись, можно увидеть
— А-лик!
Молодцы! Здорово кричат. Особенно Костя. Это настоящий друг. Кричат, зовут его… Они все с одного дворами все хотят, чтобы он вышел. А папа — Алик искоса смотрит на кресло — не хочет… Ладно, пускай… Он, Алик, не будет просить…
— А-лик!
Кричите! Кричите громче! Пускай все слышат! Все!.. Только папа не слышит…
— Вот видишь, — говорит папа, не отрываясь от газеты, — все гуляют, а ты должен дома сидеть.
«Дома должен сидеть!.. — думает Алик. — Сам засадил, а теперь… Ну, ладно. Я не прошу. Читай свою газету…»
— А кто виноват? — продолжает папа, складывая газету пополам. — Ты же сам и виноват.
«Конечно, я виноват. Кто же еще виноват? Я всегда виноват…»
— А-лик! А-лик! А-ли-ик!..
Кто-то захлебнулся. Последние отчаянные усилия.
— Скажи им, что не выйдешь, — строго говорит папа. — Целый час уже кричат!
Алик медленно идет к окну. Он знает, что надежды на прощение нет, и ему очень тяжело и горько сейчас.
Вот и окно открыто. А за окном ребята. Здесь и Костя, и Нюрка, и Петька… Эх! Если бы его выпустили! Он бы тоже играл в разбойников. И Нюрка кричала бы: «На помощь!» А они похитили бы ее и мчались, мчались… Вот уже и ноги устали, и трудно дышать, но они все равно бы мчались. Такой это был риск! И может быть, даже связали Нюрку…
Алик чуть не заплакал.
— Ребята… Я не выйду, ребята…
За окном молчание. Ребята не уходят. Тесно столпившись у клумбы, они словно ждут чего-то. Алик тоже не уходит. Его лицо в лучах заходящего солнца — лицо узника за решеткой…
— Не выйдешь? — спрашивает Костя. — Почему?
— Меня наказали.
— А ты попроси.
— Нет, — вздыхает Алик, — гуляйте без меня.
И снова долгое молчание. Тогда папа откладывает газету и тоже подходит к окну:
— Алик наказан и не выйдет сегодня.
— Дядя Коля, пустите его! — просит Костя.
— Дядя Коля! — подхватывает хор голосов.
— Простите! — тянет Костя. — Он больше не будет…
— Не будет! — дружно вторит хор.
— Нет, — говорит папа, — никуда он не пойдет.
Костя жалобно смотрит на него и снова вытягивает шею:
— Дядя Коля, а дядя Коля!
— Ну дядя Коля! — настойчиво взывает хор.
Только один Юрка молчит. Он живет где-то на другой улице и пришел издалека, чтобы поиграть в разбойников. Юрка не знает папы Алика и стесняется просить. Он, может быть, больше всех хочет поскорее начать игру, но молчит и лишь изредка нетерпеливо почесывает одной ногой другую…