Остров Колдунов
Шрифт:
Ему было плохо. Многочисленные купания в ледяной воде сделали свое дело — с рассветом лихорадка, малозаметная во время драки и пока он греб, сотрясала его вдвое сильнее прежнего, ломота в костях, вдобавок к синякам и ушибам, сделалась совершенно невыносимой. Он плохо соображал, что делает и что должен сделать. Надо бы похоронить Река, но он лишь сидел, привалившись к камням, и глядел, как Линара, стоявшая напротив, кутается в рваную безрукавку. Другой одежды, кроме рубахи и штанов, на ней не было, но ему не было ее жаль. Он не разрешил ей взять теплую куртку Река. Тупо глядя перед собой, он, с трудом шевеля губами, выдавил приказ взять нож, тот самый, и рыть им яму. Прямо здесь, между тремя большими глыбами. Линара, зыркнув на него с ненавистью, повиновалась.
Он так и остался сидеть,
К середине дня яма была готова. Тэйн перенес Река к камням, потом велел Линаре собрать веток, и пока она носила хворост, он, стоя на коленях перед другом, шепотом выговаривал Прощание. Петь, как положено при погребении, у него не было ни сил, ни голоса. Время от времени он замолкал, судорожно пытаясь вспомнить ускользающие из памяти слова. Кому приходилось служить последнюю службу по друзьям? Напутствия перед длинным путем в чертоги Феоллона, наставления перед последующим воплощением и прощание, прощание навсегда. «Что ты сделал за свою короткую жизнь, парень? Так немного… Летая над озером кипящей грязи Лахлайда, душа твоя наберется сил, очистившись от горечи и разочарования, от прежних обид и незалеченных душевных ран. А я пойду дальше. Прости…»
Он молчал, когда Линара закончила носить ветки для костра. Он поджег их знаком Небесного Огня, нарушив правило: погребальный костер можно было зажечь только живым, земным огнем. Разжигать его у Ройга не хватило бы сил, а Линаре он не мог доверить столь важный для него обряд. Привалившись к камням, он долго смотрел на пламя, моргая от слез, и ему казалось, что он сам лежит сейчас там, объятый огнем. На какое-то время он забылся. Открыв глаза, обнаружил, что костер уже почти прогорел. Велев Линаре забросать то, что осталось, землей, он еще раз шепотом повторил Прощание.
Когда она закончила, дневное солнце клонилось к закату. Тэйн, едва волоча ноги, вернулся с ней к лодке, отобрал часть припасов, теплые вещи, оставил ей одну шкуру и велел убираться прочь.
— У тебя же жар, — сказала она встревожено. — Я могла бы…
— Убирайся, — повторил он раздраженно, не глядя на нее.
Она все еще стояла на берегу, рядом с лодкой, когда он втиснул все в самый большой мешок и, закинув его за спину, нетвердой походкой отправился прочь.
42. Бегство
(Сезон Холода, Ард Эллар. Долина реки Тойрент)
К вечеру он дошел до ущелья, в глубине которого журчал тоненький хрустальный ручеек. Спустившись вниз, он допил инту, набрал воды и поднялся обратно.
Нужно было где-то остановиться на ночлег, но Тэйн шел, как заведенный. Местности он не знал, и понятия не имел, куда идти. Останавливаться он боялся, понимая, что подняться и продолжить путь будет ой как трудно. В ложбине, попавшейся на пути, он заметил высокие толстые стебли свиха, листья которого опадали только в начале Пробуждения, а семена высыпались из витых стручков к Рождению Илбара. В затуманенном жаром сознании промелькнула тусклая радость. Если собрать стручки, листья и растерев их, заварить горячий и горький отвар, бесценное средство от лихорадочных состояний любого происхождения, то может быть, пролежав до рассвета в тепле, наутро ему станет получше.
На сбор семян ушла бездна времени, потом он мучился с костром, не в силах выдержать его жаркое пламя, вылил полбаклаги в котелок и терпеливо ждал, пока закипит вода, пока настоится горькое пахучее зелье. С трудом он связал нужные урд знаки гармонией и кое-как просипел их над котелком. На это ушли последние искры Огня жизни, и он еще долго сидел без движения, с трудом вспоминая, чему его учили в Очаге Солнца. Обжигаясь, он выпил получившееся снадобье, старательно разжевывая попавшие в рот семена, потом завернулся во все шкуры сразу и лег, наслаждаясь долгожданным покоем.
Содрогаясь от накатывающих время от времени волн жара, он доцедил остатки зелья со дна котелка. Жажду это не утолило, он допил воду из баклаги и снова свалился на землю. Нет, ему не справиться с этим огнем, безжалостно пожирающим внутренности. Ну и пусть, подумалось вяло. Не хочу больше. Не вижу смысла. Все равно камни кто-нибудь отберет, не те, так эти, и сделает по-своему. Он снова стал вспоминать те слова урда, но при первом же усилии в памяти вспыли те самые синие глаза, огромные до жути, два озерца, в которых запросто утонет даже опытный пловец. Тяжелые крупные слезы выкатились из них, поползли по щекам, оставляя мокрые блестящие дорожки на матово белой коже.
«Не надо, — промелькнуло в них нечто сродни боли, — не надо, не смей…» — ресницы вздрагивали гневно, прозрачные капли цеплялись за них, потом падали, подобно дождю, и гнев улегся, уступив место страху. «Нет, только не это, не смей!"
И такое отчаяние выплеснулось из этих глаз, что не хватило сил возразить. «Ну что ты, это всего лишь слабость, минутная слабость, слабость и жар, — отвечал он этим мыслям, неизвестно откуда берущимся в его голове, как будто кто-то далекий и в то же время настолько близкий, что смешно было бы таиться и обманывать, шептал ему на ухо, сидя рядом с затухающим костром. — Все пройдет, не завтра, конечно, придется еще собирать свих, заваривать его, отлеживаться в тепле и темноте, и все пройдет, пройдет же, я уверен, пройдет… Это просто болезнь, и страх, и одиночество…»
«Только не одиночество, — раздался далекий шепот. — Я тут, рядом. Я всегда рядом, я тебя не брошу. И ты не бросай меня. Я же уже не смогу — без тебя"
Мысли-паутинки сплетались в тонкое изящное кружево, опутывая его спокойствием и надеждой.
«Это всего лишь слабость, минутная слабость и жар, он пройдет, завтра пройдет, и ничего больше не понадобится, вот увидишь, а я буду рядом. Ты только думай обо мне, и я буду рядом…»
Утром Тэйн проснулся во взмокшей одежде, обессиленный и опустошенный, но живой. Лихорадки не было, осталась лишь безумная, мучительная ломота во всем теле, неодолимая слабость и невыносимая жажда. Обрывки ночного бреда засели в голове фантастическими картинками, которые он с трудом разобрал и печально усмехнулся сам себе. Чего только не делает с людьми лихорадка… Он лежал, не находя сил встать и хотя бы поесть, аппетита не было, не было и желания что-то делать. Надо снова заварить свих, до выздоровления еще далеко, все может повториться к вечеру, надо шевелиться, но он продолжал лежать, вслушиваясь в заунывную тишину серого промозглого утра, улавливая только отзвуки порывов ветра. Неожиданно они сложились в голоса… Он нехотя усилил слух, пытаясь разобрать, с какой стороны они раздаются, и с содроганием узнал голос Лигура. Продолжая удерживать концентрацию внимания, Тэйн различил голос Бэра, потом неразборчивый ответ Линары. Они говорили о нем. Они шли по его следу.
Тэйн поднялся, проклиная весь белый свет и самого себя впридачу. Просто так, для бодрости. Только погони ему не хватало.
Он двигался настолько быстро и бесшумно, насколько мог, однако шаги и голоса неуклонно приближались. Тэйн не знал, в какую сторону идет, они же хорошо представляли местность. По тем обрывкам разговоров, что ему удалось уловить, усиливая слух заклятиями урда, он понял, что Линара вернулась на стоянку, нашла очухавшегося Лигура, обрадовала, что камни нашлись, заверила, что противник слаб и долго не протянет, и помогла им быстро собраться в погоню. Они могли преуспеть, если бы он не умел вслушиваться. Лигур, по-видимому, был не слишком опытен и ловок в использовании таких простейших навыков кэн-ли, как усиленное зрение и слух, иначе давно бы уловил его хриплое частое дыхание.