Остров Крым (авторская редакция)
Шрифт:
— Если застану Антошку и Памелу на горе, немедленно вернусь в Симфи за Арсением, — стал размышлять вслух Лучников. — Нам надо к вечеру собраться всем вместе на горе и решить, что делать дальше…
— Правильно! — радостно вскричала Кристина. — А ночью сбежим!
— Куда сбежим? — спросил Мустафа.
— Мир большой! — ликуя, кричала Кристина. Ее вдруг охватил восторг. Она подумала вдруг, что этот день, может, будет вспоминаться ей, как самое захватывающее приключение жизни. — Мир такой большой, эй ты, красивый татарин! Есть куда сбежать! Правильно, Андрей? Ты же сбежишь с нами? Ты верен своей жертвеннической идее? Русский мученик
Лучников, покосившись, увидел, как Кристина, перегнувшись назад, целуется с Мустафой и подумал, что бляди, увы, ему всегда нравились больше порядочных женщин и что вот такая Кристина нравится ему больше, чем верная вооруженная пуританка.
В этот момент на приборной доске загорелся красный глазок — бензина осталось пять литров. Они только что проскочили городок Мама-Русская, но в полукилометре от городка был сравнительно свободный съезд к отелю, прилепившемуся на крутом склоне горы, и там, недалеко от отеля, яркие постройки каких-то шопов и кафе и бензостанция «Эссо», правда, забитая автомашинами.
— Придется заправиться здесь, — сказал Лучников. — Зальем полный бак и канистру. Кто знает, когда еще удастся и удастся ли заправиться вообще.
Небывалое явление — очередь на бензозаправочной станции — забавляло всех участников очереди, все улыбались друг другу и разводили руками — что, мол, поделаешь, историческое событие, в такой день и в очереди можно постоять. Машина Лучникова оказалась в третьем десятке. Кристина, неожиданно развеселившаяся и даже какая-то лихая, отпустила «мальчиков» в кафе выпить, а сама села за руль. Такое великодушие, да-да, джентльмены, новый век — женщина, предвкушая любовь, угождает мужчинам. Лучников оглянулся уже от дверей кафе — уж не начинается ли у нее снова истерика? Нет, как будто все в порядке. Миссис Парслей (кто, кстати, сам этот господин Петрушка, он никогда не спрашивал ее об этом), спокойно сидела в кресле водителя и ее очень милые каштановые волосы были разбросаны по плечам.
В кафе было полно народу. Бойко работали две машины-экспрессо. Стоял гул сквозь музыку, светились два телеэкрана. Москва патетически-задушевным тоном повествовала о жизни и труде жителей и тружеников какого-то жилья и труда, рядом трещал восстановившийся после симферопольского разгрома Ти-Ви-Миг — показывал аресты и обыски в помещении одной из старейших ялтинских газет правого направления «Русский Артиллерист». В кафе обсуждали события, все соглашались, что временное (конечно же временное) задержание всяких там газетчиков и телевизионщиков, а также лидеров политических партий — это меры необходимые и умные при проведении такого крупного исторического события, как военно-спортивный праздник «Весна». Мы вступаем, господа, простите, товарищи, в новую, следующую общественную формацию, — объяснял какой-то фермер из немцев каким-то бездельникам приморского типа. Те согласно кивали. — И я должен сказать, господа, простите, товарищи, что наше советское командование проводит эту смену чрезвычайно осторожно, тактично, я бы даже сказал, деликатно. Вспомните, какими жертвами сопровождался такой перелом в самой России.
Лучников взял кампари с содовой; Мустафа заказал крепчайший джин-вермут «Кокти».
— Не злитесь на меня, — сказал он.
— И вы на меня, — сказал Лучников.
— Скажите, Андрей, вы предполагали, что
— Таких масштабов не предполагал, — сказал Лучников.
В кафе вошли три советских солдата, три «голубых берета» с автоматами на плечах и кинжалами у пояса. Конечно, они впервые были в западном кафе и сейчас явно растерялись, явно «поплыли». Подталкивая друг друга и криво усмехаясь, они уже собирались уйти, когда к ним устремился усатый красавец-хозяин с распростертыми объятиями.
— Братья! Господа! Джентльмены! Чем могу служить?
Все в кафе были радостно потрясены вновь прибывшими, все обратились к ним с таким мощным радушием, что у солдатиков головы закружились.
— Дринк, — сказал один из солдат, блондинчик. — Водички можно? — мучительными жестами, нелепо куда-то под мышку подсовывая автомат, он попытался объяснить «фирменной» публике всю скромность своего желания.
— Пить хотите мальчики? — восхитился хозяин. — Пиво «Левин-брау» вас устроит?
Солдаты изумленно и боязливо переглянулись. Для них уже был очищен стол, открывались немыслимой красоты «валютные» банки холодного золотистого пива. Уже тащили им и хрустящие багеты, и нежнейшую ветчину, и огромное деревянное блюдо с двадцатью сортами сыра, а публика смотрела на них с умилением и восхищением.
Солдаты мялись, сглатывая слюну, наконец тот же блондинчик сказал: «Во фирма!» и все трое тут начали с невероятным наслаждением пить и закусывать. Кто-то налил им по рюмке «Метаксы», и солдаты, что называется, «совсем захорошели».
— Приятного аппетита, — сказал хозяин.
Десантники рты раскрыли, до них только сейчас дошло, что с ними говорят по-русски.
— По-нашему, значит, можете? — спросил блондинчик.
— Да ведь мы же ваши, — вскричал хозяин. — Мы ваши, а вы наши! У нас здесь все, как у вас!
Солдаты переглянулись и захохотали.
— У нас так не бывает! — хохотали они. — У нас по-другому! Оказалось, что один из них костромчанин, а двое из Калуги.
— Сейчас вам старую песню споем, иностранцы, слушайте! А ну-ка дай жизни, Калуга, гляди веселей, Кострома!
Скоро все кафе распевало старую — оказывается, еще фронтовую! — песню и все дарили солдатам на память разную мелочь: часы «омега», зажигалки «ронсон», перья «Монблан», перстни с камешками, ну и прочее.
Мустафа от стойки смотрел на солдат.
— Ненавижу эту тупую сволочь, — сказал он.
— Напрасно, — сказал Лучников и положил парню руку на плечо.
— Я знаю вашу концепцию, ага, — сказал Мустафа, — следил за всеми вашими речами. Не понимаю. Извините, я преклоняюсь перед вами — человеком, спортсменом, мужчиной, но когда я думаю о вашей концепции отвлеченно, вы представляетесь мне горбатым и злобным уродом из подвалов Достоевского…
— Отчасти ты прав, — проговорил Лучников. — Я горбат, но не зол. Послушай, Мустафа, какого ты рода?
— Ахмет-Гирей, — небрежно бросил юноша.
— Вот так даже? Гордый хан Ахмет-Гирей? — удивился Лучников.
— Вся наша гордость в прошлом, — сказал Мустафа. — Отец — биржевой спекулянт. Ему повезло, сейчас он в Афинах. Впрочем, как считаете, может, ему вернуться? Может, станет секретарем райкома? Есть же прецеденты. Принц Суфанувонг…
Вдруг он оборвал свою саркастическую речь и стал смотреть за плечо Лучникова. Тот обернулся. Дверь в кафе медленно открывалась, но за ней не было никого, за ней было солнце, и ветер, и беда.