Остров Медвежий
Шрифт:
— Нездоровится? — спросил я невпопад, но докторам невоспитанность сходит с рук. Мэри кивнула, сжав кулаки так, что побелели суставы. — А я думал, вы хорошо переносите качку, — произнес я, слегка коснувшись ее рукава.
— Дело не в качке.
— Мэри, почему бы вам не прилечь и не попытаться уснуть?
— Вот как! Отравлены еще два человека, а вы предлагаете идти спать и видеть приятные сны? — Я ничего не ответил, и девушка продолжила довольно неприязненным тоном:
— Ведь
— Профессиональная черствость. Но вы пришли не за тем, чтобы упрекнуть меня в бесцеремонности. Что случилось, дорогая Мэри?
— Почему вы называете меня «дорогая»?
— Вас это обижает?
— Вовсе нет. Когда это произносите вы. — В устах любой другой женщины слова эти прозвучали бы кокетством, тут же была констатация факта, не больше.
— Так в чем же дело? — спросил я с умным видом. — Рассказывайте.
— Мне страшно, — призналась она.
Ей и в самом деле было страшно. Девушка была измучена, издергана: ей довелось ухаживать за четырьмя почти безнадежными больными, и еще трое из тех, кого она знала, погибли. В довершение всего — этот арктический шторм.
Тут и самое бесстрашное сердце дрогнет.
— На судне творится что-то неладное и очень жуткое, доктор Марлоу.
— Неладное и жуткое? — отозвался я, делая вид, что не понимаю ее.
— Не надо считать меня такой наивной, доктор, — произнесла она озабоченно. — Зачем смеяться над глупой женщиной?
— Я не хотел вас обидеть, — сказал я дипломатично. — Я слишком вас люблю.
— Неужели? — слабо улыбнулась она не то иронично, не то польщенная комплиментом. — Разве вы не находите странной атмосферу, которая нас окружает?
Понимая, что ничем не рискую, я признался:
— Лучше родиться глухим и слепым, лишь бы не видеть всего этого...
Мелкая зависть, ложь под маской искренности, улыбки с ножом за пазухой... И эта очаровательная грызня между людьми первой и второй категории...
Разумеется, все это я разглядел. Надо быть бесчувственным истуканом, чтобы не видеть происходящего. Но на девяносто процентов я объясняю это сволочными отношениями, существующими в мире кино. Кого тут только нет — пустозвоны, мошенники, лгуны, шарлатаны, подхалимы и лицемеры, съехавшиеся со всего света. Мир кино напоминает мне лупу, под которой увеличиваются все нежелательные свойства и уменьшаются положительные черты людей, каковыми, полагаю, они все же обладают.
— Вы о нас не слишком высокого мнения. Неужели мы все такие уж плохие?
— произнесла Мэри, нимало не обидевшись на мои слова.
— Не все. Вы — нет. То же самое скажу о маленькой Мэри и Аллене. Но, возможно, только потому, что вы слишком молоды
— Хотите сказать, он разделяет вашу точку зрения? — едва заметно улыбнулась Мэри.
— Да. Вы с ним знакомы?
— Мы здороваемся.
— Вам следовало бы узнать его покороче. Он хочет с вами поближе познакомиться. Вы ему нравитесь, он так и сказал. Нет-нет, мы вам косточки не перемывали. Просто в числе прочих я упомянул и ваше имя.
— Льстец, — произнесла она нейтральным тоном. Я так и не понял, к кому относилось это замечание — к Конраду или ко мне. — Так вы согласны со мной?
Очень странная у нас атмосфера.
— Да, если судить по нормальным меркам.
— По любым меркам, — с убежденностью сказала Мэри. — Недоверие, подозрительность, зависть... Нигде это не заметно в такой степени, как здесь. Уж я-то в этом разбираюсь. Родилась и воспитывалась в коммунистической стране. Вы понимаете?
— Да. Когда вы оттуда уехали?
— Всего два года назад.
— Каким образом?
— Не надо спрашивать, а то и другие желающие захотят воспользоваться этим способом.
— Ясно. Я не платный агент Кремля. Как хотите.
— Вы обиделись? — В ответ я покачал головой. — Недоверие, подозрительность, зависть, доктор Марлоу. Но здесь обстановка много хуже.
Тут царят ненависть и страх. Я их чувствую кожей. Если люди ненавидят и боятся друг друга, может произойти нечто ужасное. — Мысль была не нова, и я промолчал, поэтому Мэри продолжала:
— По-вашему, эти отравления... произошли случайно? Доктор Марлоу?
— Полагаете, что налицо чья-то злая воля? — спросил я, пытаясь внушить Мэри, будто мысль эта впервые пришла мне в голову.
— Именно так.
— И кто же преступник?
— Кто? — с искренним изумлением посмотрела на меня Мэри. — Откуда я знаю? Да кто угодно.
— В качестве обвинителя вы были бы находкой. Если не можете ответить кто, скажите, почему он это делает. Помолчав, Мэри отвернулась.
— Почему, я не знаю.
— Изучите факты и убедитесь, насколько смехотворна ваша гипотеза.
Отравились семь человек, не имеющих между собой ничего общего. Объясните мне причину, по которой стали жертвами режиссер, гример, ассистент кинооператора, штурман, боцман и два стюарда. Почему одни остались живы, а другие погибли? Почему двое получили отравления во время ужина в столовой, двое — съев пищу, оставленную на камбузе, а один, Герцог, мог получить пищевое отравление не то в столовой, не то на камбузе? Вы можете это объяснить, Мэри?