Остров пропавших душ
Шрифт:
– Ну а в этом случае я тебе тоже не нужен, Рокки. Без меня ты сможешь раствориться в толпе гораздо легче, чем со мной.
– Вот именно, раствориться. – Она изменила положение ног и опять уставилась в ветровое стекло. – Не знаю. Я просто не хочу оставаться одна, понятно тебе? Именно сейчас – после всего, что произошло, – я не хочу оставаться одна. Это понятно?
Красные огни, которые я увидел в своем заднем зеркале, разорвали ночь, как звук выстрела или крик. Раздалось завывание сирен. Рокки судорожно вдохнула воздух.
– Не волнуйся, – успокоил ее я, но мое сердце выпрыгивало из груди. Я
– Только не позволяй им арестовать нас, – произнесла она голосом, в котором не было ни страха, ни мольбы – напротив, он был жестким и не допускал никакого компромисса.
Однако в тот момент, когда мы полностью остановились, полицейская машина, даже не притормозив, пронеслась мимо нас, вся в сверкании мигалок и вое сирен. Это было лучшее, что когда-либо случалось со мной в жизни, наблюдать, как ее задние огни становятся все меньше и меньше по мере того, как расстояние между нами становится все больше и больше.
Потом все стихло, и было слышно только наше прерывистое дыхание. Ее руки разжались, и мы захохотали. У нее был визгливый, истерический смех, при котором ее рот неестественно широко раскрывался. Подождав, пока полицейские огни окончательно не скрылись из виду, я выехал на дорогу.
Какое-то время мы ехали в полном молчании.
– Нам нет никакой надобности держаться друг за друга, – опять заговорил я. До сих пор не понимаю, почему я опять заговорил об этом.
Теперь я думаю, что хотел, чтобы она убедила меня взять ее с собой. Чтобы она помогла мне оправдать мои действия. Как будто какая-то не известная мне самому часть меня хотела, чтобы это произошло.
– Ну а как же насчет… я не знаю… солидарности, что ли? Мы ведь с тобой вроде как партнеры в этом преступлении.
– Ну уж нет, преступления-то у нас как раз разные.
– Ну, как скажешь. – Она отвернулась к окну и сложила руки на груди. Больше никаких аргументов у нее не было, хотя, возможно, это случилось потому, что Рокки просто недооценила меня.
– Объясни мне, почему ты не хочешь в Оранж? – спросил я.
– Не бери в голову, приятель. – Она выдвинула подбородок. – На то у меня есть свои причины.
– Но твоя семья все еще живет там?
Девушка закатила глаза и глубоко вздохнула.
– Кое-кто – да.
– И ты не можешь к ним поехать?
– Мы не так близки, приятель. Понял? – Рокки прижала сумку к животу и прикусила нижнюю губу.
– Мать и отец?
– Отчим. Послушай, парень, ты что, так и будешь копаться во всем этом? Прекрати. Тебе-то что за дело?
– Спокойнее. Там живет только твой отчим?
Автострада шла через лес. Рокки опять упрямо выставила вперед челюсть.
– Послушай, приятель. Если я начну говорить только потому, что ты этого от меня требуешь, ты никогда не сможешь понять, вру я тебе или говорю правду. Ни за что. Поэтому давай оставим это, и пусть все идет своим чередом. Лучше расскажи-ка мне, как ты сам попал в Новый Орлеан?
Я сделал радио погромче, а она откинулась на спинку сиденья. Однако ответ на ее вопрос сам собой сформировался у меня в башке. Моя собственная история всегда казалась мне полной необъяснимых случайностей.
Я работал на Харпера Робишо с семнадцати лет. После того как он умер в Бро Бридже, штат Луизиана,
Я все думал об этом. Все это было чистой правдой, но выглядело как-то неправдоподобно. Поскольку по большому счету ничего не объясняло.
Мне было всего семь лет, когда Джон Кэди вернулся из Кореи, а меньше чем через два года после этого он свалился с охлаждающей башни нефтеперерабатывающего завода и сломал себе шею. Напился, как сапожник, еще до полудня. Я звал его папой, но когда подрос, понял по нескольким признакам, что отцом он мне не был: главным было то, что мы были абсолютно непохожи; ну, и время моего зачатия. Он всегда был ко мне добр, хотя прожили мы вместе не так уж долго. Через год после того как его похоронили, Мэри-Энн свалилась с моста. Она всегда требовала, чтобы я называл ее Мэри-Энн вместо того, чтобы называть ее мамой; говорила, что это слово старит женщину лет на десять. Говорили, что она бросилась с этого моста, но я не верил тем людям, с которыми она там была. А потом уже был дом для трудных подростков, Бейдлс и хлопковые поля.
А теперь вот я умираю, и всё, что со мной раньше происходило, кажется совершенно не важным.
Через три часа езды перед нами появился Лэйк-Чарльз, и огни под деревьями стали ярче.
– Ну, и где мы сегодня остановимся? Сколько нам еще ехать? – Девушка выпрямилась на сиденье.
– Я еще не решил. Главное, чего я хотел, – это убраться оттуда подальше. Вроде бы мы убрались.
– Я тоже так думаю.
– Мне кажется, что выяснение всех обстоятельств, то есть того, что случилось, займет у них какое-то время. Но когда они все это выяснят – тогда что? Ведь копы про нас ничего не знают. А выдавать нас им нет никакого резону – этим они и себя выдадут. Этот парень – Стэн Птитко, – он достаточно хорошо известен. И шум ему совершенно ни к чему.
– Понятно.
– Поэтому, если мы не будем высовываться и потихоньку двинемся дальше…
Да, наверное, именно так. Тогда нам действительно удастся их наколоть.
– То есть ты хочешь сказать, что мы едем в Неваду или Нью-Мексику? – кивнула она в знак того, что поняла меня.
– Пока не знаю, – ответил я. Мы оба притворились, что не заметили, как перестали обсуждать вопрос о том, едет она со мной или нет.
– Знаешь, если ты острижешь волосы и побреешься, держу пари, что тебя никто не узнает.
– Я в курсе.
– Я бы не отказалась от выпивки.
– Я бы тоже с удовольствием пропустил несколько стаканчиков. Графинчик односолодового [16] совсем не помешал бы.
Она встала на колени и повернулась ко мне.
– Кажется, я в жизни так не хотела выпить, как сейчас.
– Ну, ты еще достаточно молода, у тебя все впереди.
Ее брови игриво задвигались – и она сразу же стала похожа на шлюху. Но это была очень тонкая маска – под ней Рокки выглядела усталой, растерянной, на грани нервного срыва. И со всем этим она пыталась бороться, просто шевеля своими бровями.
16
Виски, произведенное одной вискокурней; возможен купаж разных лет выдержки.