Остров Разочарования
Шрифт:
— Прежде всего, барон Фремденгут неподражаемый собеседник. Во-вторых, у нас с мистером Фремденгутом масса общих воспоминаний.
— Мы сидим на пороховой бочке. Теперь не до воспоминаний!
— Вы не можете себе даже представить, друг мой, до какой степени вы правы! Мистер Фремденгут, как военный человек, раскрыл мне глаза на истинное положение вещей. Как вы думаете, Цератод, почему Егорычев без борьбы согласился оставить Северный мыс и удобную, отлично обжитую пещеру?
— А черт его знает! Видимо, боялся как бы его здесь ночью не придушили?
—
— Вполне достаточное основание, на мой взгляд.
— У кого, по-вашему, дорогой мой Цератод, более выгодное стратегическое положение: у нас или у них там, внизу?
— Мы в неприступной крепости.
— Гм-м! Так-так… А вода? Как мы будем снабжаться водой? Вам это не приходило в голову? Они могут выставить дозор около ручья, и тогда ваша неприступная крепость превращается в высокогорную безводную Сахару.
— Вы полагаете, нас могут блокировать?
— Фремденгут и его фельдфебель — опытные военные. Имеют опыт в… э-э-э… во взаимоотношениях с мирным населением… Сам всевышний послал их нам на помощь. Они согласны быть нашим железным кулаком и бороться против тех, кого мыим укажем.
— Как бы этот железный кулак не намял бока нам!.
— Это культурные люди, друг мой. У них имеется чувство человеческой благодарности. Они понимают, что бы с ними было, если бы мы дали волю этому красному товарищу.
— Они должны видеть и чувствовать, что хозяева острова — мы с вами! — сварливо пробурчал Цератод.
На это Фламмери сказал Цератоду ласково, успокоительно, как капризному ребенку:
— Они будут видеть, будут. Только это надо делать тактично, не сыпать соли на их свежие раны… Договорились?..
— А что собираются делать сейчас наши квислинги? — спросил Цератод после довольно продолжительного молчания.
— То, что им приказано, друг мой, — ответил мистер Фламмери.
Под густым покровом ночи юный Смит задами пробрался к временному обиталищу Гамлета, осторожно перешагнул через высокий порог и прислушался. Хижина была пуста. Это не удивило мальчика. Он знал, что, кроме воинов и преподобного Джемса, все население деревни в таких случаях уже давно в пещере. И его мать, и дед с бабкой, и их старшая вдовая дочь с дочуркой Дженни, которой Боб покровительствовал, и все три его младших брата — все тоже уже были в пещере. Беспокоятся, верно, о нем. Если бы они знали, что ему теперь не страшны заклятия отца Джемса, что он сам умеет творить чудеса, что он был по ту сторону барьера в Большой мужской хижине, вышел из нее, несмотря на заклятье, и на него ни разу не обрушился гром! Эх, забежать бы в пещеру, успокоить своих, а потом уйти выполнять поручение желтобородого! Но он понимал, что его не выпустят обратно, его оставят в пещере, как и остальных мальчиков Нового Вифлеема. А разве он теперь обыкновенный мальчик? Он умеет зажигать воду, его любят и уважают желтобородый и черноусый джентльмены (что за славные люди!), на его плечах задание, от которого зависит судьба всего человечества.
Скрепя сердце
Наступило утро, и воины двинулись в поход. Они прошли в двух-трех шагах от Боба под душераздирающее завывание труб и грохот барабанов.
Триста девятнадцать лет тому назад, дождливым апрельским вторником тысяча шестьсот двадцать пятого года Джошуа Пентикост, измученный лихорадкой, которую он подцепил еще во время скитаний по Ориноко, хватил двойную порцию рома. Он провалялся в забытьи сутки с лишним, но, придя в себя, решил почему-то, что проспал всего несколько часов. С тех пор на острове Разочарования дни недели исчислялись с отставанием на сутки. Сейчас воины Нового Вифлеема шли, по наущению пра-пра-правнука Джошуа Пентикоста мстить за это людям южных деревень.
Вот прошел отец Боба — Майкл Смит, длинный, очень сильный, со смешным крючковатым носом, похожим на перезрелый банан, отцов брат — дядя Джек, веселый, красивый (даже не верилось, что они с Майклом от одного отца), один из лучших рыбаков человечества. Рядом с ними, шагавшими, как и почти все их односельчане, уныло понурив головы, гордо шествовали, как и надлежит людям, особо отмеченным божественной благодатью, двое новых старейшин — Гильденстерн и Полоний.
Мальчик выждал минут пятнадцать и, принимая все необходимые меры предосторожности, последовал за отрядом.
Издалека, с лужайки возле Священной пещеры, за разворотом событий наблюдали Фламмери, Цератод, Фремденгут и Мообс. Кумахера среди них не было. Он залег в кустах у тропинки и охранял Северный мыс от возможной агрессии. Фламмери смотрел в бинокль.
В его окулярах со стереоскопической четкостью чуть покачивал верхушками деревьев первозданный роскошный лес во всей красе яркого солнечного полдня. Причудливо вилась меж деревьев и цветов тропинка райской красоты. Тишина. Мир. Пенье птиц. Бабочки сказочной красоты.
И вот наконец на тропинке появилась голова идущего гуськом отряда воинов Нового Вифлеема.
— Началось неизбежное, — сказал Фламмери, передавая бинокль Цератоду. — Цветные идут убивать цветных. Если господу будет угодно, это принесет самые благодетельные плоды для окончательного умиротворения этого несчастного острова.
— Я хотел бы напомнить, что лично я полагал, что еще не исчерпаны были все возможности мирного разрешения конфликта, — вздохнул Цератод, но от бинокля не отказался. — Бог свидетель, я принял все возможное, чтобы мы жили с ними в мире.
Фламмери благочестиво кивнул головой в знак согласия.
Фремденгут с безразличным видом ждал, пока дойдет его очередь на его бинокль.
Но Мообс, очередь которого была следующей за Цератодом, уже почти ничего не увидел. Он с досадой передал Фремденгуту бесполезный в данный Момент бинокль и с досадой фыркнул:
— Они завернули в самую чащу. Ничего не видно… Пока они не будут возвращаться назад, ничего больше не увидишь…
На это Фремденгут с похвальной выдержкой и любезностью возразил: